Подобные накидки выдавали на два часа всем зэкам, получившим в застенках среднее образование. «Ученые мужи» получали дипломы, фотографировались на фоне американского флага и возвращали непривычные костюмы на склад – дожидаться следующего выпуска.

По протекции капелланши Флюгер для «Отца, Сына и Святого Духа» сделали исключение. На черной блестящей макушке Господа торчал вырезанный из светло-коричневого картона нимб. Совсем как у рассеянного дедушки Бога в веселом атеистическом спектакле театра кукол Сергея Образцова. По ходу забавной тюремной постановки к чернокожему Создателю подбегали грешники: наркоторговец, вор, гангстер, алиментщик, пьяница и наркоман. Каждый из них просился в рай, но после пятиминутной «терки» и под одобрительный смех неприхотливых зрителей справедливый дедушка отправлял их в ад.

Я давно не видел столь живой реакции у «достопочтимой публики» – ни в Америке, ни в России. Разве что у детишек в цирке при виде красноносых клоунов, лупящих друг друга поролоновыми дубинками. Такого эмоционального сюрприза от международной братвы я не ожидал.

Следом за религиозным спектаклем начался сам концерт.

Ансамбль сменялся ансамблем. У каждой группы были свои поклонники, не пропускавшие ни одной репетиции любимого коллектива в «music room». Они-то и устраивали овации своим кумирам, заводя весь зал.

Дабы порадовать своих земляков, пуэрто-риканская меренге-рок-группа «Caballeros Latinos»[424] пошла на неординарные меры. Под выкрики смуглокожих зрителей шестеро возбужденных зэков вынесли солиста на руках. Народ неиствовал, менты напряглись. Все еще помнили историю с недавними хористками.

Тюремный Энрике Иглесиас с ходу подхватил микрофон и слился с толпой в музыкальном экстазе. Радостные «испанцы» вскочили на ноги и задергались под его ритмичное пение, пританцовывая, хлопая и подпевая… Англоязычный контингент традиционно поддерживал и бисировал «Classic Fusion»[425], рок-группу моего доброго наставника Лука-Франсуа.

В отличие от «кабальеросов» он держался с достоинством и не заигрывал со зрителями, явно зная себе цену. Форт-фиксовские рокеры играли популярную классику от «Битлз» до «Роллингов». Я эту музыку любил, поэтому радовался знакомым песням, как ребенок.

Остальные коллективы у зеков массовым успехом не пользовались и напоминали колхозные ВИА времен моей молодости.

…Через полтора часа «усталые, но довольные» мы расходились по своим отрядам.

На следующий день нас ожидало совершенно особенное и долгожданное событие – рождественские подарки!

Как и обещала программа торжеств, 25 декабря – Christmas Day, стал «красным днем календаря» федеральной тюрьмы Форт-Фикс. По многолетней традиции, дарением занимались надзирательницы и тюремные «вольняшки» женского пола – бухгалтерши, секретарши и почтовички.

В застенках многое воспринималось по-другому. Полукилограммовый мешок с сомнительным содержимым представлялся абсолютно чудной подарочной корзиной с шоколадом «Godiva», а сухое бурчание в нос из уст полу-охранниц – благословением от матери Терезы.

При выходе из «Food Service» в том месте, где в обычные дни устраивалась дуболомовская таможня, стояли два длинных стола. Вокруг них высились штабеля картонных ящиков с праздничными подарками с «джанк-фудом». Однако основной рождественский «удар» приходился не на пищу физическую, а пищу духовную.

В ознаменование светлого праздника Рождества Христова межконфессиональный этнограф-самоучка посетил церковные службы и католиков, и протестантов. Даже в наших аскетических условиях месса католическая отличалась какой-то суровой торжественностью. Особенно меня умиляли шестидесятилетние и слегка помятые «алтарные мальчики», гордо семенившие за филиппинским падре-капелланом. Сексуального домогательства со стороны католических священников этим «пацанам» опасаться не приходилось. Протестанты, как всегда, дело обставили куда как живее.

Я с удовольствием и со знанием предмета (спасибо американской радиостанции 97,5 FM) попел рождественские колядки. Так сказать, и людей посмотрел, и себя показал.

Служба закончилась коллективным чтением «Молитвы заключенного на Рождество»:

– Дорогой Бог! Помоги нам принять этот бесценный подарок – рождение Спасителя! Никакие стены, никакие ограничения свободы и никакие обстоятельства не могут отделить нас от твоей всесильной любви и прощения. Пожалуйста, помоги нам почувствовать радость и любовь, исходящие от этого светлого праздника вместе со всеми братьями в Форте-Фикс. Благослови своим присутствием наши семьи и наших друзей. Во имя Христа мы говорим – аминь!

Я поддерживал слова молитвы обеими руками и ногами, несмотря на иудейское непризнание героической личности Джисуса Крайста…

Братья-жидовцы отмечали праздники особенно радостно и… сказочно долго.

Все восемь дней Хануки мы выходили на ужин вне очереди – после приема пищи иудейские узники спешили на коллективное зажигание меноры.

Я по-детски радовался веселым огонькам на наших жестяных подсвечниках, которые, как ни странно, напоминали мне православные храмы и иконостасы.

После раннего ужина и последующих молитв из капелланской кладовки извлекался старый аккордеон. Седовласый школьный учитель из Манхэттена, севший по неприличной статье – просмотр запрещенной порнухи в Интернете, виртуозно наяривал в полумраке хасидо-русско-израильские польки.

Равнявшиеся на иудеев заключенные негритянцы отмечали свою Кваанзу тоже несколько дней.

Хотя «Служба капелланов» активно рекламировала политически корректный недельный «фестиваль афроамериканцев», желающих праздновать набирался с гулькин нос.

Новый год, однако, любили все.

31 декабря, сразу же после ужина, начались праздничные арестантские гуляния. Особого участия я в них не принимал, стараясь быть лишь сторонним наблюдателем. По совету старожилов з/к Трахтенберг на время превратился в «умненького, благоразумненького Буратино».

Народ ударно бухал – кто в одиночку, кто в компании братьев-разбойников. Небольшая пластиковая бутылочка из-под «Пепси» с отвратительнейшим вонючим самогоном стоила от 10 до 50 тюремных долларов.

«Табуретовку» гнали буквально из всего – хлеба, сока, фруктов, овощей, консервов – кто во что горазд.

Мутное алкогольное пойло, которое хорошенько вставляло отвыкших от спиртного зэков, называлось «хучем»[426]. 99 % моих соседей не знали, что сладкое слово «hooch» пришло в английский из языка плосколицых алеутов еще во времена «золотой лихорадки».

Почитал, разузнал прямо на рабочем месте. Прикладная «исправительная» лингвистика у меня была уже в крови…

К десяти вечера, времени первой ночной проверки, пьющие арестанты «рассредоточивались и эвакуировались». Они и их непьющие друзья устраивали яростные «проветривания», распыляли антибактериальный дезодорант, разливали дурно пахнущие мусульманские масла и коллективно сосали ментоловые таблетки от кашля.