Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Храни Господь тебя и нас обоих.
Твой верный Дитрих552.
Этим письмом Дитрих Бонхёффер скрепил помолвку: 17 января они считали официальной датой своего обручения. Роман их окажется весьма необычным, и знай они заранее, что им предстоит, возможно, они бы устроили все совсем по-другому. Но никто не знал будущего и не мог знать. Бонхёффер возлагал свои чаяния и заботы на Бога. Он знал, что его жизнь и его отношения с Марией в Его руках.
Испытательный срок еще далеко не закончился, но теперь ожидание стало другим. Эти двое уже принадлежали друг другу и могли радоваться в сознании, что принадлежат друг другу, пусть даже пока они не были вместе. У Бонхёффера хватало и других хлопот. Гестапо следовало за ним по пятам, хотя в этом он пока не был уверен, а заговорщики впопыхах готовили новый план покушения на Гитлера.
По прошествии шести дней, не получив ответа, Бонхёффер снова написал Марии лишь затем, чтобы сказать ей: все хорошо и никто ее не торопит. «В данный момент, – писал он, – мне кажется, словно Господь велит нам ждать, пока нам не будет указан путь»553.
На следующий день, в воскресенье 24 января, он получил письмо от Марии. Она предлагала испытательный срок в полгода – без переписки. Возможно, к такому решению подтолкнула ее мать, и Бонхёффер был им несколько удивлен, однако он был слишком счастлив, чтобы огорчаться по такому поводу – он был влюблен:
...
Дорогая Мария,
Пришло твое письмо, твое славное письмо, я благодарю тебя за него и благодарю снова и снова всякий раз, когда его перечитываю. Я, кажется, впервые в жизни до конца осознал, что значит быть благодарным другому человеку, какой преображающей силой наделена подлинная благодарность – это «Да», слово столь трудное и столь дивное, столь редко звучащее среди смертных, но от которого все происходит. Даруй нам Господь, от которого исходит всякое «да», чтобы мы всегда, вновь и вновь могли говорить его друг другу, отныне и всю жизнь.
Каждое слово твоего письма дает мне радостную уверенность: между нами все будет хорошо. Та совместная жизнь, к которой мы по благости Божьей надеемся прийти, подобна дереву, растущему от глубоких скрытых корней, сильному и свободному554.
Он попросил Марию известить бабушку о перемене в их отношениях, чтобы не нарываться на новые недоразумения со своенравной старухой.
На следующий день после своего тридцать седьмого дня рождения Дитрих получил весточку от Рут фон Кляйст-Ретцов. Мария сообщила ей новости:
...
Вы прекрасно и без моих слов знаете, что мечтаю обнять вас как сына, когда наступит этот день. Отсрочка, вероятно, вызвана настоянием ее матери и Ханса-Юргена – так я полагаю. Возможно, это в интересах М., чтобы она пришла к полной ясности, но если ей и вам ожидание покажется слишком долгим, найдутся способы сократить его. Да и какое значение нынче имеет время?.. О, я счастлива. Бабушка555.
Должен ли я выстрелить? Я могу проникнуть в штаб-квартиру Гитлера, имея при себе револьвер. Я знаю, где и когда проходят конференции. Я могу попасть туда.
Вернер фон Хэфтен Дитриху Бонхёфферу
Фрау фон Ведемайер смущал не только возраст Бонхёффера, но и его работа на абвер. Скорее всего она знала и о его участии в заговоре. Что бы он ни делал, это было таинственно и опасно, и казалось эгоистичным с его стороны вовлекать восемнадцатилетнюю девушку в отношения с мужчиной, чье будущее было столь ненадежным. На каждом шагу его подстерегал арест, если не что-то похуже, а гибель мужа и сына лишь усиливали страх фрау фон Ведемайер перед новой катастрофой. В итоге она согласилась на помолвку, однако настояла, чтобы ее на какое-то время сохраняли в тайне. В феврале Дитрих поставил в известность родителей, но за исключением старших Бонхёфферов и Бетге больше никого в этот секрет не посвящал.
Старшая сестра Марии, Рут-Алис фон Бисмарк, и ее муж тоже тревожились из-за характера деятельности Бонхёффера и возмущались «эгоистичностью» его ухаживания. Неужели он не понимает, какой удар нанесет юной возлюбленной, если будет арестован, попадет в тюрьму, погибнет? Не пристойнее ли было бы с его стороны подождать, как ждали многие в эти бурные времена?556 Операция 7 уже вывела гестапо на след Бонхёффера.
Хотя в целом план вывезти из страны горсточку евреев был успешно осуществлен, однако одна деталь этого сложного плана привлекла внимание сыщиков: пражский таможенный офицер предотвратил попытку вывезти твердую валюту, и эта ниточка привела к Вильгельму Шмидхуберу. Шмидхубер, работавший в абвере, навещал Бонхёффера в Эттале в декабре 1940 года. Гестаповцы тут же разыскали этого человека и предъявили ему обвинение в контрабанде валюты – серьезное преступление по законам военного времени, даже если это осуществлялось по линии абвера. Шмидхубер указал на друга Бонхёффера в католических кругах, Йозефа Мюллера. Эти события не могли не встревожить заговорщиков, особенно когда Шмидхубера перевели в печально знаменитую гестаповскую тюрьму на Принц-Альбертплатц в Берлине. Там он дал показания против Донаньи, Остера и Бонхёффера. С этого момента участники Сопротивления вели гонку со временем: требовалось организовать покушение на Гитлера прежде, чем гестапо примет меры и разгромит издавна ненавистный ему абвер.
Бонхёффер знал, что его могут арестовать и даже убить, но давно примирился с этой мыслью. И ему не казалось неправильным торопиться со свадьбой даже в подобных обстоятельствах. В письмах Зейделю и Суцу он объясняет это как акт веры в Бога: действовать свободно, а не в страхе перед будущим.
Эти мысли повлияли и на его участие в заговоре. В декабре 1942 года Бонхёффер говорил со своим коллегой по Церкви Оскаром Хаммельсбеком:
...
Бонхёффер доверился мне: он активно и ответственно вовлечен в немецкое сопротивление Гитлеру и действует на основании морального убеждения, что «структура ответственного деяния включает готовность принять и вину, и свободу» («Этика»). Если кто-то пытается уйти от вины, таким образом человек отрезает себя от реальности человеческого существования и, что важнее, отрезает себя от искупительной тайны Христа, понесшего вину без греха, и не имеет доли в божественном оправдании, которое заключено в этом событии («Этика»)557.
Бонхёффер считал греховным оставаться в бездействии из страха перед «виной». Господь хочет, чтобы его возлюбленные чада поступали хорошо и правильно с чувством радости и свободы, а не из страха допустить ошибку. Жить в страхе и вине принуждает та «религия» в дурном смысле слова, о которой Бонхёффер так часто выступал и проповедовал. Он знал, что свободный поступок неизбежно влечет за собой риск ошибки и вины, более того, человек, выбравший такой образ жизни, не может избежать вины, но полная, ответственная жизнь иначе невозможна.
