Когда Эйдриен вернулась, Макбрайд по-прежнему валялся в постели. Услышав, что она вошла, он лениво потянулся и довольно промычал:

– Мм-м… иди сюда.

Эйдриен пришлось бороться с искушением: с одной стороны, приятно снова заползти под одеяло и раствориться в ощущениях, а с другой… Она стояла в двери и сжимала в руках желтый линованный блокнот.

Макбрайд приподнялся на локте и, внезапно посерьезнев, обеспокоенно спросил:

– Что случилось? Поразмыслила и решила, что я не твой вариант?

– Нет.

– Уф-ф-ф… А то вдруг я влюблен? К тому же, наверное, я и вправду влюблен. Ты точно не придешь? – сказал он, с театральной развязностью растягивая слова. – Иди, не пожалеешь.

– Лью.

Трезвые нотки в ее голосе подействовали должным образом.

– Ладно, – сказал он, усаживаясь, – что произошло? Где ты пропадала?

– В библиотеке.

– Так, и что выяснилось? – Макбрайд протер глаза и заглянул ей в лицо, комично изобразив, будто весь обратился в слух.

– Лучано Альбино, – сказала она.

– Альбино, – повторил Льюис и нахмурился, стараясь припомнить, где он слышал это имя. – Ах да, список. Так кто он такой?

Эйдриен повернула к нему блокнот, показывая надпись, и тот прищурился.

«Иоанн Павел I»

– О Господи, – пробормотал Льюис. – Так вот какого «Папу» имел в виду Крейн. Ходили слухи, что его отравили.

– Нас убьют, – объявила Эйдриен.

Макбрайд надолго замолчал.

– Знаю.

– «Знаю», и все?! – Ее голос дрожал, и она пыталась совладать с собой.

– Во всяком случае, попытаются. Только ничего у них не получится.

– Почему? – строго спросила Эйдриен, присаживаясь на постель.

– Потому что мы их опередим.

– Что?!

– Мы их найдем. И я убью этого мерзавца, – поклялся Макбрайд.

– Кого?

– Опдаала.

– Ты что – свихнулся?

– Этого он меньше всего ожидает.

– Ну разумеется, потому что глупее ничего не придумаешь!

– Нет, тут ты не права. Самое глупое – продолжать прятаться. Потому что в конце концов бежать будет некуда.

– И чего ты добьешься, убив его? – спросила Эйдриен. – Если, конечно, предположить, что ты на это способен, во что я лично не верю.

– Сошлюсь на вынужденную самооборону, а ты будешь моим адвокатом. Устроим громкий суд, и все выплывет. – Он помедлил. – Что скажешь?

Эйдриен молча созерцала его секунд десять – двадцать, потом ответила:

– Ты не в себе.

Макбрайд уронил голову на подушку.

– Да, – признался он. – Но если у тебя нет идеи получше, то я открываю охоту на этого мерзавца. Я не знаю другого способа остановить «Иерихон».

– «Иерихон»? Ты даже понятия не имеешь, что это значит.

– Немного представляю.

– Объясни, пожалуйста.

– Очередное массовое кровопролитие, – сказал он.

Эйдриен согласно кивнула.

– Что еще?

– У нас мало времени.

Собеседница озадаченно посмотрела на него:

– Почему ты так думаешь?

И, произнося эти слова, она уже знала ответ – потому что Никки послали убить умирающего.

Перехватив ее взгляд, Макбрайд понял, что она и сама догадалась.

– Они не могли больше ждать, – сказал Льюис.

Эйдриен кивнула.

– И нам еще кое-что известно, – добавил он.

– Да?

– Да. Мы знаем, кто убийца, кто поднесет спичку к фитилю.

Эйдриен нахмурилась, не совсем понимая, о чем речь.

– Это де Гроот, – объяснил Макбрайд, – мой клиент. Ты его видела. Тот, который… – Его голос сорвался.

– Что?

– Черт возьми, – прошептал он, представляя голландца: светлые волосы, атлетическая поступь вразвалочку – настоящий хищник, всегда готов к прыжку. Обворожительный оскал. Блуждающий огонек в глазах. Даже лекарства не способны его полностью подавить. Он постоянно притопывал или постукивал пальцами по ноге. Всегда что-то напевал себе под нос, иногда насвистывал – и неизменно один и то же мотив. Они даже пару раз посмеялись на эту тему: странная мелодия прицепилась к бизнесмену. «Какая назойливая музычка, – жаловался де Гроот. – Надоела, а все равно не отвяжешься! Я даже песни этой не знаю – только помню, что там речь идет об Иисусе».

– Что? – повторила Эйдриен, не улавливая мысли.

– Он всегда напевал одну песню – ту, церковную, про Иисуса Навина… и Иерихонское сражение.

– Какую такую песню?

Макбрайд взглянул на нее:

– Совсем старую, ее сейчас и не поет никто, но на слух ты наверняка узнаешь. Ее раньше негры пели на плантациях…

Оба надолго замолчали. Наконец Эйдриен поднялась и направилась к окну. И, глядя на раскинувшийся за окном пейзаж, задумчиво спросила:

– У него тоже есть воспоминание-ширма?

Макбрайд кивнул:

– Да, заезженная история с похищением. – Он замолчал, припоминая подробности. – Тебе это понравится – голландец уверен, что у него в сердце поселился червь, который указывает ему, что делать.

– Червь? – повторила Эйдриен.

– Да.

Она подошла к своему блокноту и начала листать его. Откуда-то из коридора послышались голоса стучащих в номера горничных:

– Уборка! Уборка!

Наконец Эйдриен нашла, что искала:

– Взгляни-ка, – сказала она, протягивая Макбрайду блокнот с записями.

«Хенрик Фервурд, премьер-министр Южной Африки, зодчий апартеида. Застрелен в 1966 году Димитриу Тсафендосом. Тсафендос – маньяк-одиночка, сектант, член секты „Цветы Иисуса“. На момент ареста имел при себе пять паспортов. Убийца утверждал, что в содеянном виновен червь, сидящий в его сердце».

– Черт. – Ругательство мягко слетело с губ Макбрайда, будто он прошептал не «черт», а «лаванда» или «театр теней». Лью поднял на собеседницу взгляд и проговорил: – Иерихон. Иерихон – это Южная Африка.

Льюис уронил голову на подушку и сфокусировал взгляд на звукопоглощающей плитке на потолке. Червь оказался приколом, в некотором роде ссылкой на одну из прежних удачных операций. Этакой данью почтения. Тут же припомнились встречи с де Гроотом, и впервые Макбрайд понял, о чем постоянно твердил голландец. Его ненависть не имела никакого отношения к мандалам – строго симметричным рисункам, навязчивому видению многих шизофреников. Голландец говорил о Нельсоне Манделе – вот на кого он охотится.