триолет, рондо, рондель, секстина, вирелэ, лэ, в которых строфика и объём фиксированы. Например, в стихотворении «Весенние триолеты» (1913) — восьмистишная форма строфы, в которой первая строка повторяется после третьей и шестой, а вторая в самом конце:Ещё весной благоухает сад, Ещё душа весенится и верит, Что поправимы страстные потери, Ещё весной благоухает сад... О, нежная сестра и милый брат! Мой дом не спит, для вас открыты двери... Ещё весной благоухает сад, Ещё душа весенится и верит...

Поэт Константин Фофанов назвал Игоря Северянина — «царевич Триолет».

Особый интерес представляют десять изобретённых Северяниным новых строфических форм: миньонет, дизэль, кэнзель, секста, рондолет, перекат, квадрат квадратов, квинтина, перелив, переплеск, часто наименованные в духе латинского и французского счисления — дизэль от десяти, кэнзель от пятнадцати, секста от шести, квадрат квадратов от четырёх, квинтина от пяти. Северянин использовал эти формы в своём творчестве и описал в «Теории версификации».

Одна из десяти изобретённых и обоснованных Северяниным форм — строфа из восьми строк, выполненных анапестом — миньонет — (фр. mignon) — крошечный, грациозный; русский парный бальный танец — вальс. Северянин написал несколько миньонетов, например, «Berceuse» — «Громокипящий кубок»; «Твои уста — качели лунные...», «Гудят погребальные звоны...» — сборник «Златолира» (1914) и др. В качестве примера в «Теории версификации» приведён миньонет «Виктория Рэгия».

Наша встреча — Victoria Regia: Редко, редко в цвету... До и после неё — жизнь элегия И надежда в мечту. Ты придёшь, — изнываю от неги я, Трепещу на лету. Наша встреча — Victoria Regia: Редко, редко в цвету.

В сборниках Северянина кэнзели — форма стихотворения из трёх пятистиший — следуют с продолжающейся нумерацией. В своём труде поэт цитирует «Кэнзель XII» из его книги «Вервэна» («Птицы в воздухе кружатся...», 1920). Наиболее известны «Кэнзели» (1911), вошедшие в «Громокипящий кубок».

В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом По аллее олуненной Вы проходите морево... Ваше платье изысканно, Ваша тальма лазорева, А дорожка песочная от листвы разузорена — Точно лапы паучные, точно мех ягуаровый.

Ирина Одоевцева вспоминала, что Северянин читал ей это стихотворение по её просьбе в числе лучших стихов «Громокипящего кубка» в Берлине в январе 1923 года: «Я продолжаю слушать эти знакомые мне с детства поэзы, над “фантастической безвкусицей, безграничной пошловатостью и лакейски-приказчичьими изысками и новаторством” которых Гумилёв и все мы привыкли издеваться. Но сейчас они кажутся мне совсем иными. Я как будто впервые слышу их, и они очаровывают меня».

Среди изобретённых поэтом и обоснованных в «Теории версификации» — знаменитый «Квадрат квадратов», который состоит из четырёх строф по четыре строки в каждой строфе, причём все слова каждой строчки первого четверостишия полностью повторяются в строках трёх последующих четверостиший и только переставляются местами. По Северянину, «квадрат квадратов рифмуется внутри четырежды во всех своих шестнадцати стихах и читается сзади наперёд, как спереди назад». При этом изощрённая форма не только не кажется искусственной, а естественно сочетается с взволнованной мучительной исповедью лирического героя.

Никогда ни о чём не хочу говорить... О поверь! — я устал, я совсем изнемог... Был года палачом, — палачу не парить... Точно зверь заплутал меж поэм и тревог... Ни о чём никогда говорить не хочу... Я устал... О поверь! изнемоги совсем... Палачом был года — не парить палачу... Заплутав, точно зверь, меж тревог и поэм...

«Квадрат квадратов» особенно восхитил композитора Сергея Прокофьева, находившего у Северянина «контрапункт» и «начатки» композиторского дарования. Не случайно Брюсов назвал Игоря Северянина «художником, которому открылись тайны стиха».

«Теория версификации» завершается «Заключением», в котором автор даёт рекомендации современному поэту: избегать стереотипов и какофонии, глагольных и общепринятых рифм и др., и, напротив, как можно шире пользоваться вновь найденными эпитетами, метафорами, антитезами и пр., а также новыми рифмами ит.д., что логично для поэта, не терпящего «примелькавшихся тонов». Но и, казалось бы, неожиданный для Игоря Северянина при его тяготении к оригинальным неологизмам совет избегать «неоправданных и вычурных неологизмов, варваризмов, в которых нет особой надобности, и безусловных архаизмов», лишний раз говорит о том, что сам поэт не занимался бездумным словотворчеством, а стремился к подлинному новаторству.