Вперед под прикрытием густого дыма и пыльных клубов, полностью исключавших прицельный огонь со стен, пошла пехота и спешенная конница. Пошли саперы, тащившие штурмовые лестницы и кирки, дабы разбирать завалы битого камня, пошли мушкетеры, заботливо взводившие курки. Артиллерия немедленно подняла прицел, швыряя воющие куски металла высоко вверх, норовя сбить неприятеля со стен, или прихлопнуть кого, если повезет, во дворах крепости.

Мы до поры оставались на месте, оберегая тылы и особу кайзера. Где-то позади стояла основная часть кавалерии и подразделения пехоты на тот случай, если коварный враг окажется настолько хитер, чтобы подвести деблокирующий корпус и неожиданно атаковать штурмующую армию. На самом, так сказать, интересном месте.

Я уже привычно слушал редеющие залпы и начавшуюся под стенами мушкетную трескотню, вспоминая, как совсем недавно на море, со страхом внимал недалекой канонаде, и что было потом.

Надо ли говорить, что турки сильнее жизни жаждали перехватить десант в море? Как заманчиво, утопить всю армию, не дав высадиться и развернуть порядки!

Замысел был хорош, но они немного не рассчитали силы.

– Эй, ротмистр! – Раздался бодрый, звонкий окрик. – Кончай давить ухо, подъем!

Я недовольно разлепил глаза, заворочался в уютном гнездышке в тени фальшборта. Хотел изругать неугомонного морячка, а это мог быть только моряк, никто из моих бойцов не осмелился бы вот так меня тревожить. Открыл было рот, да так и закрыл, увидев капитана.

– Ну ты здоров спать! Все проспал! Боцман орет, матросы бегают, а ты дрыхнешь, хоб хны!

– Привычка. Чего надо? – Поинтересовался я не слишком вежливо.

– Нас топить приехали, ротмистр! На горизонте черно от парусов. Турки, или пираты не разберешь, но эт по нашу душу. Сам смотри.

– Fiken scheisse[102]! – только и смог простонать ваш рассказчик спросонья. Посмотреть было на что. В нашу сторону направлялось великое множество судов, суденышек, кораблей и корабликов. Опытный человек сумел бы, наверное, их счесть, но только не я. Судя по голосу капитана и безмятежной возне матросов, ничего страшного или из ряда вон выходящего не происходило, но я на всякий случай перепугался, что не укрылось от бдительного ока морского волчары.

– Не боись! Наших-то во-о-он сколько! Не дадут в обиду. А мы в пекло не полезем, мы что? Мы корыто грузовое, у нас и борт тонок и пушек – тьфу. Наше дело людей довезти.

– Утешил, чёрт! «Борт тонок»! – Я протер глаза, и спешно подпоясался мечом, соображая, что же мне надлежит предпринять, как ответственному командиру.

– Ну! А я о чем и говорю! – Оптимизму капитана можно было позавидовать. – Они подерутся, а мы посмотрим! Ты не пузырься, пехота! Нас если только абордажем какая мелочь взять попробует, не более!

– Обратно утешил. Абордаж… нам-то, что делать?

– Как что? Отбиваться! А там, глядишь, повезет, так еще и пограбим вволю! Смотри веселей, пехота! Морячков на борту у меня семь десятков с половиной, твоих остолопов сотня, да кавалеров испанских с пол сотни. Народишко как на подбор фартовый, оборонимся! Не хмурься, абордаж дело веселое, оно хмурых не любит!

– Да, тысяча чертей, разрази меня гром, – я невольно начал выражаться в тон моему собеседнику, – мы как-то на палубе непривычные, а вдруг что?

– Вдруг бывает только пук! Гы-гы-гы! Ты брось прибедняться. Я ж тебя помню. Я на толкового человека глаз наметанный имею. Что уставился? Не узнал? Э-э-э-э, а я тебя сразу. Лет десять назад, а может и все двенадцать, катал тебя с ветерком от Венеции до Анконы, тебя и приятеля твоего, который мне всю палубу загадил! Я Джузеппе Триболо, венецианец, вспомнил? Вот где судьба свела!

Я вспомнил. Тот самый шкипер, что звал меня бросить «заблеванного приятеля», разумеется Адама Райсснера, в счастливые деньки нашего апенинского вояжа, и идти к нему на службу. Был он тогда не молод. Седоватый такой кряжистый мужик, что-то между сорока и пятьюдесятью годами. Время его пощадило, что ли, или просолился он настолько, что течение лет не оставляло более отпечатка. Даже седины в бороде не прибавилось, и глазки смотрели по-прежнему весело и хитро. Довелось же встретиться, в самом деле!

Мы закончили брататься, и я побрел строить «остолопов», уверяя себя, что на борту «народ фартовый» и уговаривая «не пузыриться». Как скажите на милость тут можно воевать? В такой тесноте на вечно качающейся палубе?

Между тем корабли выполняли сложные маневры. В первую линию ушли могучие многопушечные суда, а за ними спрятались всякие «грузовые корыта», перегруженные людьми, лошадьми и припасом.

Спустя пару часов началось представление. Грохотали пушки, сходились в ближнем бою борт в борт корабли. Видно было плохо из-за завесы порохового дыма. Судя по восторженным воплям морской братии, дела наши шли блестяще или около того.

Впрочем, долго услаждаться зрелищем нам не дали. Стая вертких фелюк обошла основное побоище и бросилась, подобно ястребу на жирного тетерева.

Наш капитан приказал смело встретить супостата метким огнем артиллерии, после чего все четыре пушчонки по правому борту принялись азартно бабахать. Нам ответили тем же. Без особого успеха.

– Эх, погуляем, – заорал Джузеппе, раздевшийся для такого случая по пояс. – Эй вы! Пехота, а ну, марш к борту!

Мы мрачно потели в стальных своих скорлупках, гадая, как же тут можно развернуться. Нас явно брали в клещи. Две фелюки заходили с разных бортов. На палубах стояли смуглые люди, увешанные холодным оружием и готовили абордажные крючья.

– Слышь, ротмистр. Ты брось свою дуру. Тута с коротким мечем сподручнее, – посоветовал боцман, так же босой, голый по пояс с широченной чикведеа[103] в руке и шестопером за поясом. Дополнял вооружение впечатляющий набор разномастных ножей.

– И лучше босиком. Хотя, по херу, разуться уже не успеешь. Гы-гы-гы, – боцман радостно заржал.

Абордаж запомнился смутно. Низкобортные фелюки не давали пиратам запрыгивать на палубу, им приходилось карабкаться вверх. Наши дружелюбно скалились и встречали гостей сталью. Алебарды пришлось побросать и взяться за мечи и кинжалы.

В какой-то момент алжирцы ворвались на палубу. Полилась кровушка. Доспехи жутко мешали в толчее на ненадежной палубе. Парни мои, все как один «сухопутные крысы», старались, как могли. Дон Франциско летал демоном смерти. Его шпага то и дело пронзала беззащитные тела пиратов, которые и рады бы выбрать противника попроще, да куда денешься!

Нас теснили, мы не уступали. Я понял, что пора что-то менять, плюнул, спрятал кошкодер, подобрал двуручник, заорал своим «разойдись», и прыгнул в саму гущу под грот-мачтою.