против богатых купцов тогдашней «буржуазии», так как считали недостаточной ту плату, которую получали за труд. Одним словом, уже в те времена началась борьба труда с капиталом и рабочий люд хотел получить свою долю от барыша богатых купцов, которые эксплуатировали его силы.

— Мы идём с твёрдой надеждой на победу, — говорили тогдашние вожаки народного движения, — потому что наши противники богаты и у них нет единодушия. Их распри принесут нам победу; их богатства перейдут в наши руки и дадут нам возможность удержать её за собой. Какое значение имеет древность их крови, которой они так кичатся? Все люди происходят от Адама; нет разницы в древности родов; природа создала всех равными. Снимите с богатых их одежды — и вы увидите, что они ничем не отличаются от нас; наденьте на нас их платье и наше на них, и мы превратимся в дворян, а они в народ...

Социальное равенство, как тогда, так и теперь, служило знаменем для крайней партии. До сих пор она упорно отстаивает свои идеи относительно общечеловеческих прав и требует, чтобы все классы общества были равны перед законом; но тогдашние социалисты шли ещё дальше, так как они хотели полного переворота в имущественных отношениях.

— Совесть не может беспокоить вас в данном случае, — восклицает оратор того времени, — всем известно, что богатые не иначе накопили свои сокровища, как насилием и обманом. Но то, что присвоено ими хитростью и беззаконием, они украшают громкими названиями барыша и наживы, чтобы прикрыть ими своё незаконное приобретение!..

Разве в этих словах, сказанных 500 лет тому назад, не заключается излюбленная фраза новейшего времени: «La propriete c’est le wol» (собственность есть кража).

Народ, возбуждённый этими и подобными речами, вскоре перешёл к действиям и 21 июля 1378 года ворвался в ратушу под предводительством вышеупомянутого Ландо, который нёс в своих руках знамя правосудия. Ландо был объявлен президентом республики, но так как ему пришлось вскоре убедиться в непостоянстве народной партии, то он стал искать опоры между достаточными ремесленниками и богатыми фамилиями. Три года оставался он у кормила правления, затем дворянство снова одержало верх и уничтожило народную партию силой оружия. Во всяком случае это мимолётное коммунистическое правление прошло почти бесследно для обширных торговых отношений города, которым Флоренция обязана была своим величием. Скорее можно сказать, что оно привело к обратным результатам, нежели те, каких ожидали вожаки вышеупомянутого движения, потому что его непосредственным результатом было возвышение богатых флорентийских фамилий: Медичи, Тоскали, Альберти и др. Из них Медичи мало-помалу достигли полного господства в республике и удержали его до 1494 года. Во время вспыхнувшего восстания сын Лоренцо Великолепного, как мы видели выше, должен был бежать из Флоренции, но главное палаццо Медичи оставлено было в распоряжении его семьи.

В этом палаццо остановился французский король во время своего кратковременного пребывания во Флоренции. Обе женщины из дома Орсини не преминули воспользоваться удобным случаем, чтобы сделать последнюю попытку тронуть сердце короля слезами и просьбами и расположить его в пользу Пьетро.

Всё это случилось в продолжение последних недель, и молва о важном перевороте, изменившем весь строй общественной жизни во Флоренции, далеко распространилась за пределы Италии. Но для Анны Савонаролы это было неожиданной новостью, которую она выслушала с напряжённым вниманием, потому что надеялась услышать имя своего сына. Но хозяин гостиницы в своём рассказе только мимоходом упомянул о Джироламо, потому что последний не принимал прямого участия в восстании и был так поражён его быстрым исходом, что на этот раз не выполнил своего намерения переговорить с Карлом VIII с целью подействовать на его совесть.

Между тем едва Пьетро Медичи покинул город, как предприимчивый доминиканский монах захватил в свои руки бразды правления, но в такой умеренной форме, что в первое время народ не мог заметить его честолюбивых стремлений. Хотя Савонарола по-прежнему оставался настоятелем монастыря Сан-Марко и не выходил из скромной роли советника представителей нового правления республики, но он был душой всех распоряжений, так что вскоре всё делалось по его воле.

Анна с дочерью отправились на покой в отведённую им комнату, но встревоженной матери не спалось в эту ночь. Здесь, в этом городе, должна она была начать свой трудный подвиг и сделать попытку спасти сына от грозящей ему гибели. Беатриче была менее взволнована, потому что не придавала большого значения обращению брата. Она не раз слышала рассказы о лжеучителях, распространявших ересь среди народа, большинство из них вернулось в лоно церкви, чтобы избежать страшной участи, ожидавшей их на земле. Ввиду этого у неё появилось твёрдое убеждение, что Джироламо исполнит просьбу матери и своим раскаянием не только исправит вред, который он принёс своей душе, но и снимет позор, тяготеющий над их семьёй.

На следующее утро солнце рано заглянуло в спальню обеих женщин; когда Анна открыла окно, то её приветствовал такой светлый и тёплый день, какой бывает только весной. На улице уже проснулась деловая жизнь, лица проходивших мимо людей сияли весельем; по их торопливой бодрой походке можно было заключить, что предстоящий день имеет для них особое значение.

Озабоченная мать стала невольно прислушиваться к отрывочным долетавшим до неё словам, чтобы узнать причину радостного настроения толпы. Она скоро была выведена из недоумения, так как все говорили о наступающем карнавале. Это обстоятельство было совершенно упущено ею из виду, но могла ли она помнить о веселье среди забот, наполнявших её сердце. В былые времена карнавал был радостным, весёлым праздником для неё и детей, но эти счастливые дни давно прошли. Если удастся дело, ради которого она предприняла тяжёлый, далёкий путь, то она посвятит остаток своих дней усердной молитве и благочестию и не будет больше принимать участия в суете мирской.

Но ей было жаль Беатриче. Зачем лишать её любопытного зрелища! Пусть она увидит вблизи флорентийскую жизнь и взглянет на пёструю толпу, которая всё увеличивалась! Не беда, если они часом позже отправятся в женский монастырь, назначенный им для пристанища патером Евсевием, и перед этим пройдут по главным улицам города. Быть может, им удастся увидеть или услышать что-либо, относящееся к их делу.

Синьора Анна разбудила спящую дочь и помогла ей одеться. Затем они отправились в ближайшую церковь и, отстояв раннюю обедню, вышли на улицу.

Толпа, наполнявшая главные улицы, превзошла все их ожидания, они должны были невольно следовать за потоком людей, который уносил их то в одну, то в другую сторону. Таким образом, прошло довольно много времени, прежде чем они