А: Или так, как ему казалось, они разговаривают.

Ф: Да, как ему казалось, они разговаривают. С бандитом он разговаривает на языке бандита.

А: Вы видели его с бандитами?

Ф: Буквально не видел, но видел пересказывающим диалоги с бандитами, которые на его наезжали. Тогда я не понимал, что Борис умеет говорить на разных языках. Причем вполне искренне, с отдачей, со знанием дела. Перевоплощаясь. Вот так и с Неизвестным – вместо того чтобы послать Неизвестного нафиг, потому что тот пытается заставить Березовского наехать на Лужкова или сыграть на известных противоречиях между Лужковым и Березовским. Если Лужков не дает деньги, может быть, Березовский в отместку Лужкову даст эти деньги. Мне все это было уже понятно. Единственное, чего я не понимал, – почему Борис три часа разговаривает с Неизвестным на тему, про которую уже все ясно.

Когда наступил час ночи, Неизвестный наконец Березовского оставил в покое, они попрощались. А я, решив тоже быть интеллигентным, сказал: “Вы знаете, наверное, уже поздно, наш разговор нужно перенести на завтра”. Я ожидал, что Борис на это скажет: “Нет-нет, что вы, давайте поговорим сейчас”. Но Борис быстро согласился: “Да, давайте завтра утром. Единственное, что я довольно рано уезжаю… Но я позвоню, и мы встретимся на завтраке”.

А: И вы остались ночевать?

Ф: Мы остались ночевать, естественно, в какой-то другой гостинице. И были этим всем расстроены сильно. Лёня Вальдман считал, что уже никто нам не позвонит. Тем не менее в 6 утра раздался звонок. Звонил Борис, чтобы мы приезжали на завтрак к семи, довольно рано. Мы с боевой готовностью двинулись в гостиницу, там уже сидел Березовский.

А: Часов пять поспав примерно.

Ф: Ну, это не проблема… Мы приехали и за завтраком поговорили. Очень недолгий был разговор, скорее из вежливости Борис меня поспрашивал. Сказал: “Вы понимаете, что если вы работаете у меня, то должны будете переехать в Москву?” Я сказал: “Да, я это понимаю”. – “Ну, все, хорошо, договорились. Тогда давайте исходить из того, что в сентябре вы приедете в Москву”.

А: Это было весной?

Ф: Разговор происходит в июле 1998 года. И мы договариваемся, что я уеду в Москву с семьей, с тремя детьми. Но что такое июль 1998 года и что такое сентябрь 1998 года? Посредине у нас август, экономический кризис, смена правительства. И пока я жду этого отъезда в Москву, я, естественно, уже всерьез начинаю изучать и Березовского, и вообще что такое сегодняшняя Россия.

За это время происходит все на свете, включая неудачную попытку Ельцина назначить Черномырдина, включая назначение Примакова. Это все происходит в очень-очень сжатый период времени. И еще до приезда в Москву я понимаю, что Примаков – это плохо, Черномырдин – это хорошо.

А: Но об усилиях Березовского при формировании правительства вы еще ничего не знали?

Ф: В прессе было везде, что Березовский лоббировал Черномырдина и что ничего не получилось. И я уже к этому времени знаю, что вся Россия считает, что Березовский расставляет фигурки на шахматной доске, что именно он всем этим занимается. Единственное, чего я не понимаю, – каким же образом у этого шахматиста-то Черномырдин все-таки оказался неназначенным, а назначенным оказался Примаков, который ну уж никак не его человек. Это уже тогда меня смущает немножко, потому что вроде бы Березовский всем командует, а премьер-министр явно какой-то со стороны, не тот, которого хочет Березовский.

Вот с этим багажом знаний я приезжаю в сентябре в Москву и, естественно, звоню Березовскому. Естественно, получаю в ответ, что сейчас он занят, уезжает куда-то на три дня и чтобы я ему позвонил через три дня.

А: А вы с семьей, все вместе? Или пока один?

Ф: Нет, пока я прилетел один, да. Звоню через три дня. Дозвониться не могу, потому что там какие-то секретари: “Позвоните завтра”. Вообще вот это “позвоните завтра”, чередующееся с “позвоните через 15 минут”, – лейтмотив всего первого периода работы. Работой это назвать нельзя, ни по каким параметрам это не подпадает под “работу”.

А: Ваша работа состояла в том, чтобы быть рядом и что-то записывать.

Ф: Совершенно верно. Но я же не был рядом. В основном моя работа заключалась в том, что я звонил по телефону и договаривался о встрече.

А: До какого момента так продолжалось?

Ф: Это было с самого начала, с сентября 1998-го, и в каком-то смысле можно сказать, что это продолжалось несколько лет. То есть я звонил. Потом мне было в какой-то момент сказано, что я могу приехать в дом приемов ЛогоВАЗа и ждать встречи с Березовским там. Я приехал в этот особнячок, очень симпатичный. Там какие-то люди, бар, телевизор, кофе можно пить, капучино можно попросить, все хорошо. Я уже жду Березовского там. Там сидит много людей, и многие из них вполне известные.

А: Известные – какие, например?

Ф: Ну, например, Познер. Рогозин, помню, был. Какие-то депутаты Думы: Митрофанов был. Жириновского не было ни разу, Жириновский заезжал отдельно, напрямую. Куча артистов, куча журналистов. Много известных лиц там мелькало. Я так деликатно сидел и на все это смотрел. Ну, Бадри, естественно, там был: он не ждал Березовского, но он как бы там проходил. И время от времени выбегал в зал Березовский – такой торопящийся…

А: Хорошо показываете.

Ф: “Ой, Юрочка, Юрочка, ты тут?” Очень нежно, меня это подкупало – уже “Юрочка”, черт возьми… “Так, ты тут? Хорошо. Жди”. Он быстро перешел со мной на “ты”, а я ему “Борис Абрамович” говорил, на “вы”. Эта сцена становилась постоянной. Помню, что в какой-то момент наконец меня вызвали к Березовскому в кабинет и он сказал примерно следующее: “Юр, слушай, я понимаю, что я очень не прав, не говори мне ничего, я все понимаю…”

А: Через сколько дней после переезда это произошло?

Ф: Через несколько недель, три-четыре, да.

А: То есть несколько недель вы просто сидели и ждали в Москве? Без оплаты, без всего?

Ф: Какая оплата? Мы не встретились даже. “Мы с тобой обязательно поговорим, два часа я выделил на разговор с тобой. Завтра приди в два часа, мы все обсудим”. И завтра в два часа (не дай бог опоздать) я уже на месте, звоню в этот самый дом приемов, открывает администратор: “Бориса Абрамовича нет. Он улетел. Будет через три дня”. – “А когда он улетел?” – “Он еще вчера улетел”.

Это повторялось несколько раз. И тогда я подумал, какой я придурок, и вообще чем я занимаюсь, и почему бы не вернуться спокойно в Бостон и не жить как все… Но это личные моменты, оставим.

Я решил перехватывать инициативу – ну явно не работает система ожидания Березовского. А это период, когда по линии “Московского комсомольца” и Хинштейна идет серьезный наезд на Березовского[181]. Причем такой, я бы сказал, несправедливый наезд. А ответной реакции нет; нужно что-то типа пресс-службы, чтобы кто-то это все отслеживал и реагировал.