подобны снегу, а глаза почти прозрачны, как лед. И именование свое они получили от имени Отца. Но после них появились ингары. Их волосы имели цвет соломы, а глаза — цвет полуденного летнего неба…

— Голубые, — отозвался дайн.

— Верно, — улыбнулась я. — А еще были энаби. Их глаза были синими, как вечернее небо, а волосы, хоть и светлые, но казались свежим пеплом.

Танияр снова приподнялся и задумался ненадолго.

— Выходит, я — энаби? — спросил супруг, но скорей себя, чем меня.

— Но твои волосы говорят о крови уржани, — заметила я. — А значит, ты потомок этих двух племен. Впрочем, возможно, в тебе смешано и больше крови. Шамхар не говорит, как давно это было. В любом случае, до тебя жили десятки тысяч поколений предков, а может и сотни. Кто сейчас скажет, нет ли в тебе крови племен, не имевших светлых волос?

В глазах Танияр появилось удивление. Без негодования или неприятия подобной версии, но интерес и ожидание пояснений. Я не стала томить.

— После сотворения Отец держал народы разделенными. Присматривали за ними Духи. Здесь всё тоже перекликается с легендами. Духи обучали людей, присматривали за ними, а после, когда им стало любопытно, как устроен мир, Создатель посчитал детей повзрослевшими. Они начали знакомиться и обучаться друг у друга. Произошло смешение, но каждая народность, кроме общего почитания своего Творца, сохранила и укоренившиеся традиции и поклонение Духу-покровителю. Кто-то оставался на родных ему землях, кто-то уходил и приживался среди другого народа. Люди совершенствовались. Они несли миру скопленные знания и получали новые. Создавались семьи, смешанные семьи, жизнь моя. Важным было не кто ты, а куда влечет сердце. Они почитали всех Духов, как и мы сейчас, но не искали, кто был первым, потому что все были созданы в одно время… почти. Шамхар не говорит о войнах, но пишет о благоденствии и процветании. Это был восхитительный мир, чистый, как первый снег. Как искра, из которой родился Создатель. Мудрый и прекрасный.

— Так не бывает, — справедливо заметил Танияр. — Всегда найдется тот, кто хочет больше. Тот, кому нужно сунуть нос в чужие дела и верховодить другими. Иначе не было бы тех, кто поверил Илгизу.

Я повернулась на бок лицом к мужу и зеркально отобразила его позу — подперла щеку ладонью. И… залюбовалась. Ничего не могу с собой поделать. Стоит остановить на Танияре взгляд, и уже отвести его невозможно. Мой муж был хорош в эту минуту. Он всегда хорош, а сейчас я засмотрелась на тень размышлений, отразившуюся в глазах.

— Я так сильно люблю тебя, — сказала я, протянув к нему руку. Провела тыльной стороной ладони по щеке и прикрыла глаза, когда Танияр прижался к ней губами. После, умиротворенно вздохнув, я вернулась к разговору: — Да, ты, безусловно, прав, любовь моя. Однако я не могу прочитать более того, что говорит мне Шамхар. Возможно, ему хотелось создать для потомков мир благоденствия, к которому стоит стремиться. А может, так оно было на самом деле. Вряд ли и мама проникнет своим взором так глубоко во времени, а уж мы тем более. В любом случае, книга еще не закончена. Быть может, адан еще поведает и о конфликтах древности. Пока же он говорит о том, как развивались ремесла, искусства и сами люди. А что о моем прошлом сегодня узнал ты? — спросила я, так вернувшись в настоящее время…

За этими мыслями я вышла на тропинку, уводившую из сада в парковую часть. Где-то невдалеке слышался детский визг и смех сестрицы, игравшей со своими отпрысками. Рядом с ней были няньки, но Амбер и сама с удовольствием предавалась забавам. И когда я впервые увидела, как шалит моя повзрослевшая сестра, то испытала нечто сродни восторгу, потому что вдруг подумала — этому ее научила я! Признаться, и сама бы с удовольствием побегала с ними, повалялась на траве и щекотала племянников, но мое собственное дитя пока не позволяло подобной роскоши. Я должна была беречь его, и потому мы с Амбер поменялись местами. Пока графиня Гендрик дурачилась, я любовалась на ее забавы со стороны… когда не читала, конечно.

Дети Амберли и Элдера были чудесны. Старшие мальчики, вырвавшись из-под опеки деда, который поучал их в столице, совершенно расслаблялись. Для них наступало лучшее время года. Удивительное дело, но матушка моя и не думала мешать им в забавах. Не одергивала и не терзала наставлениями. А вот юной графине Меллис Гендрик повезло меньше, и девочка доверительно сообщила мне как-то:

— Ее сиятельство бабушка Элиен рассказала мне про девицу О. Я плакала.

— Было жалко девицу О? — скрыв улыбку, спросила я.

— Девицу жалко, еще очень страшно. Но я не потому плакала, — ответила Мелли, и я полюбопытствовала:

— Почему же?

— Девица О, когда полезла на чердак, упала и разбила голову. Я теперь не знаю, чем обернуть голову, когда полезу на чердак. Я не хочу, чтобы моя голова разбилась на много кусочков, как любимая ваза матушки, — потупившись, призналась девочка.

— И что же?

— Еще не придумала, вот и плакала, — вздохнула ее юное сиятельство. — А на чердак теперь очень хочется. Раньше не думала о нем, а как ее сиятельство рассказала — очень хочу. Только придумаю, как голову не разбить, и обязательно залезу. Только вы бабушке Элиен не говорите.

— Ни за что не скажу, — заверила я. — Но на чердак лучше не лазать, там пыльно и грязно. И пауки. Бр.

— О-о-о, — восторженно округлила глазки Мелли, и я поняла, что теперь она точно полезет. Надо будет предупредить Амбер…

Весело рассмеявшись, я решила подойти к сестрице и племянникам. Для детей я оставалась госпожой Таньер, и только так ко мне обращались родные, если мы не были наедине, но это не меняло того, что эти дети были мне не чужими. Однако так и не дошла, потому что…

— Боги! — взвизгнула я, когда от резкого рывка мои ноги оторвались от земли.

— Всего лишь я, — широко улыбнулся мой супруг, столь вероломно подхвативший меня на руки. — Но ты можешь называть меня, как угодно.

— Напыщенный павлин, — фыркнула я, всё еще не придя в себя от испуга. — Его светлость дурно на тебя влияет, любовь моя.

— Протестую, — послышался голос герцога. Я выглянула из-за плеча довольного собой дайна и обнаружила Нибо неподалеку от нас: — Ваш супруг, дорогая, и вы сами это говорили, — шалопай. И это не я натравил его на вас, а он вынудил меня идти за вами. И не просто вынудил, а шантажом и угрозами.

— Правда? — теперь я с любопытством