— Я благодарю Неру-Пряху, что не была на его месте, — отвечала Дельфина, когда спрашивали ее мнение.

Тэру поспешно соглашались — она не сразу и поняла, почему ропот так легко умолкает. Островитяне молчали, но всегда помнили о темной стороне Общины, о том, как исчезают неугодные Совету. В такие времена правители не допустят сомнений. В каждой душе паутина трещин, думала Дельфина, словно на морском дне перед взрывом. А ненависть Островов устремлялась руслом дозволенным — к виновнику всего, к Теору.

— Сегодня, — шепчет Дельфина, — я видела его. Я ходила к нему, Господин Морской, разве я могла поступить иначе? Алтимар, все эти годы я спрашивала тебя, что с моим братом. Я получила ответ.

— Они выбрали палачом тебя, сестра? Ты Жрица, вот и принеси жертву Маре.

Дельфина покачала головой:

— Мара возьмет, кого пожелает, ей не нужна моя помощь.

— Говоришь так, будто знаешь ее. Всегда ты воображала, что видишь богов.

Сарай был тот самый, лодочный, до которого у регинцев, видно, руки не дошли. Внутри было странно уютно и мирно — парусина, свернутые канаты, лодки, будто уснувшие до весны. И между ними человек в нелепо-скрюченной позе. Теора боялись. Даже раненым, связанным и запертым. Веревками его стянули так, что шевелить он мог лишь головой. Дельфина пыталась представить себе, насколько тяжело лежать часами неподвижно. Какого час за часом ждать смерти? Глупо было спрашивать, как он себя чувствует, Дельфина боролась с этим вопросом, готовым сорваться с губ. Для раненного пленника бывший тэру выглядел не так уж плохо.

Он заговорил с ленивой насмешкой:

— Я побывал в регинском плену, и сарай ваш — просто детская игра. Стражи даже издеваться не приходят, а то было бы веселей. Ах да, у них ведь нет позволения Совета. Истинные сыновья Островов без приказа даже по нужде не ходят! — поднял на нее золотистые глаза, смеющиеся, но все равно погасшие: — Зачем пришла?

Дельфина опустилась на пустую бочку рядом.

— Где ты был все эти годы? Что произошло с тобой?

— Где только не был! Всего не расскажешь.

— Я знать хочу, Теор. Мне надо понять. Что с тобой… что с нами случилось?

— Понимать нечего…

О чем он мог ей рассказать? О Рогатой Бухте? О том, как стоял возле догоревшего корабля и мертвых тел и думал мечом перерезать себе горло?

Потом он оказался в лесу, потому что лес в Регинии повсюду, а идти ему было некуда. Герцог помиловал Теора, но кому из поданных Герцога было до того дело? Разбойника с ненавистных Островов убили бы обязательно, а он и говорить по-регински не слишком умел. Недели, месяцы он слонялся по лесу, один, снова и снова растравляя обиду. Вспоминал: его, лучшего из лучших, вышвырнули с Островов, как щенка. Хотелось снова пережить резню в Бухте, наказать их всех, хотелось выть волком. Теор сполна познал чувство, которому не научился в рейдах, — ненависть. А иногда мерцало, пробивалось самое мучительное — жалость к тем, кто мертв. Алтив, так глупо погибший. И Хона, без которой Теор не жил бы на свете. И даже Выбранный Главарь Милитар. Ничто так не питает ненависть, как чувство вины.

Дельфины, сестренки, ему отчаянно не хватало — но ей он об этом не расскажет.

Потом Теор понял, что с ума сойдет в одиночестве, и пошел прочь, куда угодно, лишь бы к людям. Ему хватило осторожности уйти как можно дальше от берега и его озлобленных жителей. Через несколько дней пути начинались земли, только слыхавшие о налетах с Моря. Всю жизнь на имущество регинцев Теор смотрел как на добычу, и странным было сомнение: он не разбойник больше и не имеет права грабить этих людей. Теперь смешно вспомнить, как, вопреки голоду, надеялся соблюдать законы чужой страны.

— Потом был пастух в одной деревушке, уж не помню, где. Он увидал меня возле своей хижины в непогоду и позвал внутрь. Говор Островов он слышал впервые, понял лишь то, что пришел я издалека. Жил этот человек один, жена и дети умерли. Чужаков регинские деревни, как и все прочие, не любят, но ему нужен был помощник. Нрав у него был такой, что ладил он только со скотиной, — это я уже потом понял.

Изгнанник остался у пастуха. Он усмехается:

— Ненадолго.

Он тогда мало знал о хозяевах и работниках — на его родине не было самого понятия “хозяин”. Что там, кивая на Регинию, втолковывали им в детстве о равенстве? Теор не помнил уже, чем провинился в тот день, когда пастух вдруг стегнул его плеткой:

— Пока ешь мой хлеб, будешь слушаться!

Регинец не понял еще: работник стоит смирно только от изумления. Его, взрослого, прошедшего Посвящение, вразумляют плетью! На Островах даже Отец-Старейшина не посмел бы. Пастух успел замахнуться второй раз — и отлетел к противоположной стене. Он был крепким мужчиной, считался неплохим бойцом по меркам своей деревни, но против воина Островов был, словно котенок, а против Теора — тем более. Он подавился окриком: “Как ты смеешь!” и лишь теперь догадался, что приютил не простого бродягу. Убивать Теор не стал, оглушил регинца страшным ударом, взял еду, топор, длинный нож, все ценное, что нашел в доме. И рассмеялся: ну какой из разбойника работник!

— Я пошел в Монланд, был наемником, сражался повсюду, где только шли войны, всю Регинию прошел, и десятой части не расскажешь. У наемников редко спрашивают о прошлом, лишь бы верно служили.

Пусть Теору и не задавали вопросов, соратники, откуда бы ни пришли сами, чувствовали в нем чужака и держались подальше. Региния тонула в междоусобицах, и Теора с головой захлестнул этот шквал. Даже набеги игрой показались! Сеньорам случалось безжалостно разорять землю врага, оставляя смерть и страх позади своих войск. То была жестокая и действенная тактика, и никто не справлялся с грязной работой лучше наемников, живущих только войной. Теор не рассказывает: поначалу ему еще снились кошмары, а в пылу сражения еще накатывала кружащая голову легкость — все дозволено! С богом сравнимая власть победителя, побежденный в прахе у его ног — да, ему это нравилось. Кровью упивался больше, чем вином, утопал и в том, и в другом, лишь бы ни о чем не думать.

— Потом Ана умерла. Я случайно узнал в Вилании.

Об этом незачем рассказывать, да и слов Теору все равно не найти.

— Потом было всякое, долго перечислять. Лет семь назад случилась битва при Валфло, когда веридский сеньор наголову разбил Кристэна Второго. Неужели на Островах об этом не