В течение трех недель они медленно двигались на восток через земли, недавно покоренные Менеликом. На юге они видели колыбель будущей столицы Менелика Аддис-Абебу («Новый Цветок») и манящую бездну Рифтовой долины, которая вела неизведанными путями к Великим африканским озерам. Они прошли через богатые пастбища и леса молочая и мимозы, примятые на ширину в десять метров шоанским войском. Борелли, которого туземцы считали безобидным сумасшедшим, отстреливал слонов и крокодилов и «вертел в руках секстант». Рембо делал заметки, но полагался на свой опыт: «Высота равнины Минджар должна быть 1800 м (я делаю выводы о высоте в зависимости от типа растительности)».

Благодаря королю Менелику путь был практически пустынным. Перепуганные насмерть проводники, должно быть, были взяты в плен. В Чаланко земля под ногами издавала типичный хруст. После сражения с халифом Абдаллахом земля была усыпана человеческими костями. Борелли смог пополнить свою коллекцию черепов.

Немногие торговцы оружием когда-нибудь имели возможность изучать последствия продажи их товара так близко. Но Рембо смотрел мимо скелетов и на этот раз видел солнечное колониальное будущее: «Те регионы, которые не вредны для здоровья и очень плодородны, являются единственными частями Восточной Африки, которые подходят для колонизации европейцами». Пара фраз в его отчете имеют поэтическое звучание, хотя они сразу же снова возвращаются к скупой записи: «День 14-й. 20 километров, Херна. Роскошные долины увенчаны лесами, в чьей тени мы идем. Кофейные деревья».

Он не был лишен иронии. Будучи первопроходцем по маршруту восток – запад от Красного моря до бассейна Нила, Рембо оказался в авангарде империи, что было обусловлено понятиями и чувствами, совершенно противоположными его собственным: уязвленным патриотизмом, кабинетным доктринерством и чувством превосходства белой расы. Суть этой эпической шутки состояла в том, что, увеличивая арсенал Менелика на одну двенадцатую (по его собственным подсчетам), Рембо вносил значительный вклад в первое поражение африканской армии в открытом бою с европейской нацией (поражение Менелика, нанесенное Италией при Адуа в 1896 году).

Он достиг Харара, опередив Борелли, 21 мая 1887 года. И Рембо, и Борелли описывали город как «выгребную яму». Коренное население либо бежало от шоанской армии, либо лежало, разлагаясь, на улицах. Мечеть была снесена, а кофейные деревья вырваны с корнем. Рембо был принят новым губернатором, красивым амбициозным молодым человеком по имени Маконнен, двоюродным братом Менелика. Его сын, будущий император Хайле Селассие, родился в Хараре четыре года спустя.

Некоторые из кредиторов Лабатю ловили Рембо и требовали погасить долг. Чтобы отделаться от самых настойчивых, он оставил 866 долларов у Маконнена и после «значительных затрат и трудностей» конвертировал чек Менелика в переводной вексель, оплачиваемый торговцами на Красном море.

Забрав своего слугу Джами[784], он отправился в Аден и вернулся 27 июля 1887 года, через девятнадцать месяцев после выхода из Таджуры.

Рембо теперь начал быструю и умелую операцию по приведению своих дел в порядок. Он выплатил владельцу гранд-отеля «Вселенная» 4000 долларов, потом написал французскому консулу. Это было важное письмо, так как консула будут расспрашивать для вынесения судебного решения в любом споре.

Рембо поведал жалостливую историю. «Я закончил сделку с 60 % потерей своего капитала, не говоря уже о 21 месяце жестоких испытаний, проведенных в ликвидации этого гнусного дела». Если бы это было правдой, Рембо бы достались жалкие 6000 франков.

Мадам Рембо была представлена другая версия: «Меня принудили заплатить удвоенную сумму долгов моего партнера. […] Я вернулся с 15 000, с которых и начал, доведя себя до ужасного изнурения за эти почти два года. Мне не везет! (23 августа 1887 г.)»

Те малые деньги, что у него были, «заморожены»: его «дорогой мама» придется «одолжить» ему 500 франков из тех денег, что он ранее послал домой.

Три дня спустя он сказал Альфреду Барде, что у него получилось меньше денег, чем те, с чего он начинал; а в октябре, очевидно забыв о своем предыдущем письме, он поведал матери ту же историю: «Я вышел из всего этого беднее, чем был прежде».

Если, как это обычно предполагается, эта печальная неудача действительно была у настоящего Артюра Рембо, то кем же был тот Рембо, который вернулся из Адена тем летом, чтобы поехать в отпуск со своим слугой в Каир и депонировать там 16 000 франков (около 48 000 фунтов стерлингов сегодня) в Лионский кредит под 4 процента? И кто же был тот «подозрительного вида» индивид, который был арестован в Массауа тем августом без паспорта и предстал перед консулом, имея при себе два чека на сумму 7500 долларов (около 105 000 фунтов стерлингов)?[785]

Такая огромная сумма разрушила бы ту картину, которую он пытался нарисовать. Но никто не должен был знать о его впечатляющем успехе – ни консул, ни мадам Рембо, ни особенно кредиторы Лабатю.

Когда он писал матери в августе, даже сравнительно небольшая сумма, в которой он признался, изображалась как тяжкое бремя грешника в аду. Рембо отрекся от поэзии, но не от вымысла:

«Представьте это себе: я постоянно ношу с собой в поясе сумму 16 000 и несколько сотенных золотых франков. Она весит восемь килограммов и вызывает у меня постоянное расстройство желудка.

Но я не могу поехать в Европу – по многим причинам: во-первых, я умру там зимой; во-вторых, я уже слишком привык к бродячей жизни без каких-либо расходов; и, наконец, у меня нет работы.

Я, вынужден, таким образом, провести остаток своих дней в скитаниях, связанных со всяческими лишениями, и мне ничего не остается, как ждать смерти за работой».

Было почти стыдно, что нет зрителей, чтобы поаплодировать этому спектаклю.

Французский консул в Массауа французскому вице-консулу в Адене, 5 августа 1887 года:

«Господин консул!

Некий Raimbeaux, который утверждает, что был торговцем в Хараре и Адене, прибыл в Массауа вчера на еженедельном почтовом пароходе из Адена.

Этого француза, высокого и худого, с серыми глазами и усами, почти светлыми, но небольшими, привели мне carabinieri [таможенная полиция]. У месье Raimbeaux нет паспорта, и он не смог предъявить никаких доказательств его личности. […]

Я буду благодарен, господин консул, если бы вы смогли проинформировать меня об этом человеке, чье поведение несколько подозрительно. Этот Raimbeaux владеет чеком на 5000 талеров, подлежащим оплате по предъявлении в течение пяти дней месье Лукарди, и еще одним чеком на 2500 талеров к уплате одним индийским купцом в Массауа»[786].