Ее корабль только отплывал. Паруса только-только наполнялись ветром. И Ноэль, и Мерик – ее семья по Нити – придут за ней. Всегда. Как и она пришла бы за ними.

Теперь Сафи знала это. Она чувствовала это в самой глубине своей магии, и с каждым взрывным: «Правда! Правда! Правда!» – в ее груди Сафи ускоряла бег.

Краем глаза она заметила аспидов. Размытые черные пятна на крайних улицах Лейны. Но они были слишком медлительны – они не догонят ее раньше, чем она окажется там, где должна.

Она хотела не свободы. Она хотела во что-то верить – награда, достойная того, чтобы бежать к ней, драться за нее и стремиться к ней, несмотря ни на что.

И теперь она получила эту награду. Она бежала ради Нубревены. Ради Мерика. Ради Ноэль. Ради Куллена и Райбры, ради Мустефа и Хабима, но, прежде всего, ради себя самой.

Она – Сафия фон Хасстрель, и всегда будет что-то ей по силам.

Десять шагов до причала.

Пять.

Что-то маленькое и сильное – как рукоять кистеня – ударило в колено Сафи. Она упала, но инстинкт взял верх. Она неуклюже покатилась… И снова продолжила свой забег.

Ударившись о первую доску причала, она почувствовала сокрушительную боль.

Такую дикую, что она заслонила собой все.

Такую оглушающую, что больше Сафи ничего не слышала.

Сафи закричала. Упала вперед, подмяв под себя руки.

Левая нога. В нее попал шипастый кистень.

Хрустнули кости. Хлынула кровь.

Но она была на причале, и, идет кровь или нет, нужно было выполнить договор. Просто необходимо.

Да, да, да.

Черные сапоги окружали Сафи со всех сторон. Через несколько секунд двое аспидов подняли Сафи и заковали ее в наручники.

Когда императрица приблизилась, выкрикивая приказы на марстокийском, который был слишком сложен для Сафи, она с удовлетворением увидела фингал, расцветший на императорском лице. И да, императорский нос тоже сильно кровоточил. Это доставило Сафи огромное удовольствие.

Двое аспидов сжали плечи Сафи, несмотря на то что она не смогла бы бежать – даже идти не смогла, – как бы ни старалась. Вообще-то, если бы не их руки на ее плечах, она была не уверена, что смогла бы даже устоять, пока Ванесса не прыгнула к ней.

И, хотя единственным желанием Сафи было зажмуриться, плакать, умолять кого-то вылечить ее ногу – встретив взгляд Ванесса, она просто стояла и смотрела на императрицу.

В конце концов Ванесса улыбнулась. Ужасной улыбкой: между зубов текла кровь.

– Теперь тебе от меня не уйти.

– Я… и не пыталась, – прохрипела Сафи, хотя все, чего ей хотелось, – это кричать. Она заставила себя отрывисто рассмеяться. – Если тебе нужна моя магия… Если ты считаешь, что я очень сильна… То ты ошибаешься. Я отличаю правду от лжи, и все. И даже когда я знаю правду… Это не значит, что я всегда ее говорю.

Челюсти Ванессы сжались. Она наклонилась ближе, как будто пытаясь прочесть тайны в глазах Сафи.

– В таком случае, как получить твою преданность? Как убедиться, что ты будешь говорить мне правду? Назови свою цену.

Сафи уставилась на распухшее, фиолетовое лицо императрицы и взывала к своему дару в поисках ответа на вопрос, была ли Ванесса искренней. Это казалось невозможным… Но, несмотря на пылающую боль, ее магия утвердительно переливалась.

И улыбка победительницы приподняла уголки губ Сафи – хотя это могла быть и гримаса боли. Сложно было сказать.

– Я… хочу торговать с Нубревеной, – прохрипела Сафи, – хочу, чтобы вы отправили гонца в Ловатц, и хочу, чтобы вы обсудили экспорт еды взамен на… На что-нибудь, что могут предложить нубревенцы.

Ванесса приподняла окровавленную бровь, а ветер взметнул над ее лицом мокрые волосы.

– Зачем тебе это?

– Затем же, зачем и вам. – Сафи повернула голову, чтобы взглянуть на город – и тут же пожалела об этом. От быстрых движений слишком большая кровопотеря. Впрочем, от любых движений. – Я замараю руки ради моего народа. Я буду бежать так далеко… как придется, и буду драться так упорно… как смогу. Если это необходимо, чтобы помочь им, то я это сделаю.

К удивлению Сафи, Ванесса слабо – и искренне – улыбнулась.

– Договорились, императрица Сафия.

– Тогда моя магия к вашим услугам.

От облегчения – или, может быть, от потери крови – Сафи вздрогнула. У нее определенно слипались веки.

Сафи неуверенно взглянула на улицу, с которой, как она предполагала, исчез Мерик. Совсем рядом она в последний раз видела и Ноэль. Поначалу Сафи слышала только воду, плескавшуюся о док. Чувствовала только мягкий, очищающий дождь на щеках. Думала только о своей семье.

Кивнув в ту сторону, она молча прощалась. Молясь, чтобы с ними все было в порядке… Зная, что они придут за ней.

Затем глухой топот сапог аспидов прорвался сквозь мысли Сафи и принес мучительную боль.

– Мы полетим, – сказала Ванесса, обращаясь к ближайшему аспиду, – к нашему кораблю. Вы сможете, императрица?

– Да, – выдохнула Сафи, покачнувшись и прислонившись к одному из поддерживающих ее мужчин. Улыбнувшись ему, она сказала:

– Я Сафия фон Хасстрель, и я могу… все, что угодно.

Когда эти слова слетели с ее языка, магия ожила… И замурлыкала, как лев в луче солнца.

«Правда, правда, правда», – сказала она.

Всегда было и всегда будет правдой.

Эдуан принес Иврену к Колодцу истоков – в единственное место, где можно было искать помощи. Увидев, как Разрушенный напал на бывшую наставницу, он ринулся вперед, не думая ни о чем, кроме ее спасения, круша на своем пути всех, кто пытался преградить ему дорогу или случайно оказался на пути.

Добравшись до Иврены, он первым делом приподнял монахиню и вдохнул магию в рану на ее шее, чтобы волшебство переплелось с кровью и не дало яду добраться до сердца. Потом он взял ее на руки и помчался из самой Лейны к Колодцу истоков так быстро, как только мог, подгоняя себя колдовством, и ни разу не остановился по пути.

Когда и силы, и магия иссякли – он просто шел.

Когда усталость замедлила его шаги, он все равно не остановился и ни на миг не ослабил ту часть колдовства, которая сплелась с кровью Иврены и поддерживала в ней жизнь.

Он знал, что где-то на поле битвы осталась Ноэль, но Эдуану было безразлично, жива она или нет. Важно было другое. Он шел с Ивреной на руках по дорогам и бездорожью. Спотыкался и тяжело дышал, но шел. И на протяжении всего пути Эдуан испытывал страх – впервые в жизни.

Лишь спустя несколько часов он понял, чего боится. Пульсирующая пустота в груди, неистовый хоровод мыслей были об одном: «Только не умирай. Только не умирай».