Лунянка спустилась к пристани. Здесь, в тавернах и странноприемных домах жизнь никогда не замирала. Работали даже сожженные таверны, еду и спиртное подавали на наскоро сбитых столах, на свежем воздухе, под грязными лампионами и коптящими сажей факелами. Аурелия знала, что все это результат войны, тем не менее, не могла удержаться от инстинктивных ассоциаций: грязь, хаос и распад — на Луне мы бы не снесли подобной дисгармонии. Она уселась под солевым деревом, за столом с видом на нижнюю пристань, где как раз на узкий парусник грузили табор Хоррора. Она приглядывалась к работе моряков и портовых рабочих. Если статегос не намеревался утратить только что добытые земли, столь массовый вывод войск из Пергамона перед лицом предполагаемого контрнаступления Чернокнижника мог означать только одно: силы Урала будут связаны в каком-то другом месте.

Доулос принес ей вино, отдал низкий поклон. По-видимому, она и вправду вызывала впечатление аристократки, тем более, по контрасту с другими посетителями, в большинстве своем кутающимися в дешевую одежду, закрывающую свежие раны и несовершенство тел низкой Формы. Стыд тела не имеет доступа к людям самой подлой морфы (тело невольника ему уже не принадлежит), равно как и самой благородной (совершенство не знает стыда); все остальные хотели бы стать другими, но вот измениться уже не смогут. Когда девушка глядела на них, отводили взгляд. Кем бы она ни была — была чужой, прибывшей с армией Селевкида, а их души до сих пор по большей части принадлежали Чернокнижнику. Они были освобождены, сейчас же в понуром молчании ожидали освобождения от этой свободы.

Один только солдат улыбнулся ей открыто; девушка ответила улыбкой, не размышляя, повернувшись к нему в полупрофиль и выпрямляя спину. Неважно, как она окончательно запомнит Кыкура, он останется в ее морфе навсегда — мелочь, но тем более постоянная. Впрочем, он ведь не был плохим человеком, и наверняка — не плохим землянином. Аурелия вспоминала его с ироническим умилением. Ради нее он сбрил бороду, вопреки вавилонской морфе. Часами он нашептывал ей на ухо шутливые непристойности, вульгарные комплименты. Как же легко вызывал он ее смех своим наглым смехом. Она уже тосковала по холодным прикосновениям Ашамадера.

Солдат жестом предложил ей еще один кубок вина. Отказала. Поднялась и, не оглядываясь за собой, покинула пристань.

Собственно говоря, а в чем заключается моя служба? — размышляла она, поднимаясь крутыми улицами Пергамона. Каковы мои обязанности? Должна ли я оставаться рядом со стратегосом до конца, то есть, до окончательной его измены, окончательной победы или поражения? И как тут посудить? Я не уверена даже в собственном залоге с Янной. Скажет ли когда-нибудь стратегос открыто: «Этого слова я не сдержу»? А даже если и скажет — ведь он стратегос, откуда мне знать, что это означает на самом деле? О, Госпожа, ведь я всего лишь хотела увидеть Землю…!

Мимо нее на бешеной скорости пролетели гидоровые повозки, где-то в городе вспыхнул новый пожар. Лунянка пошла по их следу. Горела одна из устоявших фактур пергамента. Эгипет уже много столетий не блокировал экспорта папируса, да и вистульская бумага постоянно теряла цену, но среди аристократии все равно царила мода на оригинальный пергамент, из телячьей кожи. Который теперь, наверняка, подорожает. Аурелия присматривалась к заранее обреченной на неуспех операции по тушению пожара. А может и вправду нет никакого смысла отстраивать город на этой проклятой равнине…

Во дворец она вернулась уже перед самым рассветом. Мелькнуло несколько слуг, которых она никак не ожидала застать на ногах в такую пору. В атриуме встретила Янну-из-Гнезно, бесцеремонно моющую жилистые ноги в тазу.

— А мне казалось, что ты торчишь в Амиде.

— Только что прилетели; стратегос тебя разыскивал, выезжаем на долгое время, пакуйся. А что это ты так нарядилась: браслеты, сережки в ушах и на грудях, а? Снова забралась в гардероб?

— Чума на тебя, дурная старуха.

— Давай, пылай, гори, может в башке чуточку и прояснится.

Аурелия сплюнула фиолетовым огнем и свернула в свои комнаты.

Комнаты — это слишком сильно сказано. Небольшой кабинет при коридоре без окон, с такой же маленькой спальней за боковой дверью. В кабинете застала склонившегося над столом эстлоса Бербелека, который поспешно писал что-то угольной палочкой.

— Ага, вот и ты! — Повернулся к ней, весь обрадованный, на мгновение могло показаться, что собирается обнять ее в знак приветствия. Но тут же Форма вернулась. — Я хотел оставить тебе письмо; я же знаю, что ты сейчас не спишь. Как там эстлос Ашамадер?

Девушка только махнула рукой.

— Янна говорит, будто мы выезжаем.

— Да, еще перед полуднем. Я заскочил на минутку; нет времени даже на встречу с базилевсом. Происходило ли здесь что-нибудь такое, о чем я должен знать?

— Вчера прибыл посол от Иоанна Чернобородого. Имеется официальное письмо. Принимая во внимание нейтралитет Вавилона, с которым Македонию соединяют связи недавнего союза — и так далее, и тому подобное ля-ля-ля. Короче: он не вмешается в войну с Чернокнижником, что же касается Навуходоносора — то естественно, даже охотно поможет.

— Замечательно. Ха, а ведь план Алтеи вполне даже может удаться! Вот же чертовка! Нужно ей написать. — Тут он вспомнил о письме, которое только что писал; смял его и спрятал в карман. — Так или иначе, сегодня выезжаем. Попрощайся со своим Адонисом и гайда!

— Куда? Я видела, что ты отсылаешь Хоррор. Думаешь, что Чернокнижник не вспомнит о своем? Каие у тебя планы? Куда ты их перебрасываешь?

— Тебе не нужно знать.

— Нужно! Эстлос.

Тот вздохнул, почесал нос.

— Закрой двери.

Закрыла.

— За час перед рассветом, — буркнул Бербелек себе под нос, — просыпаются упыри откровенности. Ладно, что ты хочешь знать?

Наврет же, подумала Аурелия.

— Когда начнется наступление на Урал.

— Наступление на Урал. Это, естественно, невозможно, никакой атаки на Урал не будет. И не вопи мне тут про измену, а только подумай сама, как бы это должно было выглядеть. Наверняка у тебя здесь имеются карты — ага, дай. Не эту. Погляди, какую громадную территорию контролирует Максим Рог. Это же истинная империя. Европа, Азия, если бы не Дед Мороз, он достал бы и до Северного Херсона через Пролив ибн Кады; а вот тут — он почти касается Африки. Теперь представь себе, что я и вправду начинаю такую кампанию. Чернокнижник сидит в своих уральских твердынях. И, скажем, все идет по-моему, победа за победой. Один только захват всех этих земель, разгром всех его войск, возможность замкнуть его на Урале, займет — сколько? Лет десять, двадцать? Империи ведь падают как эле фанты: сама земля может содрогнуться, когда упадут, но пока что все это стоит, стоит, стоит. А ведь с моей стороны было бы полным безумием ожидать только гладких побед. Даже если посчитать всех союзников, особого перевеса иметь мы не будем. А осада Урала! Клянусь преисподней, ведь он превратил в крепость целую горную цепь.