Фролов с отсутствующим взглядом слушал. Спорить не хотелось. Он с грустью думал о том, что развеять его невесёлые думы не может ни общество близких друзей, ни водка, которую он в последнее время стал употреблять во всё возрастающих количествах.

– Да пойми ты, здесь тебе будет полная хана! – продолжал Борис. – Соглашайся! Я там за тебя похлопочу! Ты ж гениальный учёный, автор грандиозного открытия! Тебя в Израиле с руками и ногами оторвут!..

– Ага, точно. Заодно и обрезание сделают! – хихикнул Бережной. – В Базеле всем нам надо было оставаться, вот что я вам скажу. А ты «домой, домой»... Кто же от хорошей работы да сладкой жизни бегает?! Возьму и тоже скоро уеду в ридну Украину!

– Хватит, коллеги, ругаться! Это всё-таки проводы. Пора и честь знать! Тебе, Боря, во сколько улетать? – Павлу вдруг захотелось как можно скорее распрощаться.

Когда приятели ушли, Фролов дал волю накопившимся эмоциям. Своими мощными кулаками он принялся крошить всё, что попадалось под руку. Отцовский ветхий деревянный домишко трещал и ходил ходуном.

По большому счёту Борька Либерман был прав. По возвращении в Новосибирск после базельского триумфа их без конца таскали по инстанциям. «Где были, что делали, откуда такие большие деньги...» Хорошо, что ещё не посадили. Его термоустановка так и стояла в лаборатории незавершённой, как памятник лучшей жизни. Академия денег не выделяла, а обещанного золотого дождя от Блейка что-то тоже не наблюдалось. Вроде бы щедрый был гонорар от Корсара, а растаял, как прошлогодний снег. Не очень задумываясь о последствиях, Фролов охотно раздавал деньги налево и направо всем, кто просил о помощи. Чем, пожалуй, всё более возбуждал против себя органы. Но поскольку из Москвы пришла команда «не трогать», его и не трогали.

– Что за жизнь проклятая? – бормотал про себя Павел, вернувшись под утро после застолья и открывая ключом двери своей малогабаритной двухкомнатной квартиры. – Боролся, боролся – вот и напоролся! Зоммер продался Майеру и даже не поделился. Любимая женщина вообще забыла о моём существовании! Друзья разбегаются, один в Израиль, другой в незалежную... Застрелюсь!

С этой неоригинальной мыслью он забылся в тяжёлом сне и проспал весь день. Благо, нигде на этом свете его не ждали.

Под утро он услышал в квартире шаги.

– Павлуша, здравствуй! Почему не открывал? Хорошо, что дверь была открыта.

Сквозь сон он не мог понять, наяву ли голос или снится. С трудом протерев глаза, Фролов присел в кровати. Рядом стояла соседка и его Лилия.

– Это ты?.. – опешил Павел и потрогал её за руку. – Живая...

– Очнись, Павлуша! Это действительно я. Или ты настолько меня забыл, что не узнаешь?

Всё-таки есть на свете Бог! Вопреки сильнейшей головной боли радостное возбуждение мгновенно захватило его целиком.

– Павлуша, родной мой, как я рада тебя видеть! – воскликнула Лилия Гордон и принялась целовать заросшее щетиной лицо.

Соседка-старушка деликатно удалилась, прикрыв за собой входную дверь. Уже не сдерживая эмоций, Павел попытался сорвать со своей возлюбленной лёгкое, полупрозрачное платье, но дальше этого дело не пошло. Пьяный угар последних дней явно не способствовал проявлению его мужских достоинств.

Понимая, что с ним происходит, Лилия несколько отстранилась и с наигранной эмоциональностью начала пересказывать ему, что с ней происходило после отъезда из Базеля. Но прежде всего сообщила о смерти Блейка.

– Значит, конец всему? – уныло спросил он, понимая, что с уходом из жизни этого могущественного человека, которого он так и не смог уберечь от смерти, рушились все надежды на продолжение дела всей жизни. Сибиряк подсознательно чувствовал, что такой прекрасный сон, как появление Лилии, не может длиться долго. В конце концов, счастье всего лишь просто иллюзия, которая рано или поздно должна закончиться горьким разочарованием. Всё в этом мире подчинено строгой симметрии.

Если б он догадывался, что вскоре растают и иные иллюзии.

Три дня пролетели как миг. Днём Павел и Лилия подолгу гуляли в живописных окрестностях, любуясь друг другом и сказочной природой. Для него это был настоящий медовый месяц! И несмотря на возникшие сомнения, Фролов уже начал строить далеко идущие планы, связанные с женитьбой. Он даже как будто забыл обо всех своих бедах и проблемах. Жизнь в один миг стала прекрасной, удивительной и полной надежд.

Понимая, как безумно счастлив Павел, Лилия откладывала на потом самый главный разговор, ради которого она и сбежала в Новосибирск. Но время неумолимо и с фатальной неотвратимостью приближало час расставания.

Взявшись за руки, они шли по набережной вдоль Оби. Собравшись с духом, Лилия наконец выдавила из себя страшные для Фролова слова:

– Павлуша, милый мой, родненький мой, я должна тебе сообщить, что завтра я улетаю в Америку. Мы с тобой больше не увидимся.

– Что ты такое говоришь?! Ты шутишь?!

– Если бы, Павлуша, я могла шутить! – Не выдержав напряжения, сильная и мужественная Лилия Гордон заплакала. – Пойми, меня ждёт работа, от которой мне никуда не деться. Она никогда не позволит нам быть вместе. Поверь, я не нужна тебе такая!

Фролов чертыхнулся. Что она несёт? Какая такая работа? Да с её квалификацией найти работу – раз плюнуть.

– Понимаешь, Павлуша, я не та, за которую ты меня принимаешь. Я из другого мира. Я не имею права на личное счастье. Люди моей профессии имеют право лишь на семнадцать мгновений весны.

– Всё! Она сломалась! – с непонятной радостью закричал в мобильник мужчина, который сидел за рулем «Волги», припаркованной метрах в пятидесяти от парочки. Он снял наушники и передал их своему напарнику, сидящему рядом. Оттуда с короткими паузами продолжали доноситься реплики любовников.

– Что она говорит? – спросил голос.

– Рассказывает биографию, – засмеявшись, ответил тот, кто сидел за рулём, и запустил двигатель.

– Ждите команды и продолжайте слушать, – приказал голос. Его обладатель, судя по всему, сам ждал команды.

– Что ты этим хочешь сказать? Ты кто? Штирлиц в юбке, да?!

– Да, мой милый, да! Только не приведи господь тебе сказать кому-нибудь это. Понимаешь, Павлуша, никто не может наказать человека более жестоко, чем он наказывает сам себя. Так и со мной. От судьбы не уйдёшь! А потому завтра в семь утра я отправлюсь в аэропорт. И вот ещё что... Я вижу, что у тебя сейчас финансовые затруднения: возьми мою кредитную карточку на предъявителя. На счету достаточно денег. Пин-код очень легкий – год окончания войны...

– Да пошла ты со своим пин-кодом! – взревел от злости Фролов. – Я похож на жигало?! Да мне лучше под забором сдохнуть от голода, чем...

– Прости, Павлуша, я не хотела тебя обидеть! Я просто забыла, что у нас, у русских, собственная гордость...

Лилия стала на удивление спокойна и холодна. Она уже вернула себя в тот жестокий мир, куда посторонним вход запрещён.