— А вопросы в самом деле решены. Только в Москве. А воду мутят местные ребята, и как бы это не наш парторг…

— И что теперь делать?

— Думать, — отрезал я.

— Точно! — воскликнул Антон вслух. — Думаю, что решение бюро ВЛКСМ незаконно!

— Почему это? — осторожно поинтересовалась скрипачка Зина. — Студенты факультета их сами туда избирали.

— А почему тогда члены бюро не спросили мнение первичной комсомольской организации? — заострил тему Антон. — Есть устав, и исключать из нас Аду — это наше внутреннее дело!

— Но мы же еще не уехали, — засомневалась Алла. — Мы же временные.

— Не знаю ничего, — отмахнулся Антон. — Собрание мы провели, комсомольскую ячейку создали, комсорга избрали. И наша ячейка возражает против решения бюро фака! Или не возражает?

Народ протестующее загудел, в результате чего родился протокол собрания группы, где осуждалось решение бюро как неправомочное. И еще оркестрантки решили написать письмо в обком партии, чтоб наверняка.

— А вот пусть райком комсомола эту байду объясняет обкому партии, — мстительно произнесла Анюта. — Вот прямо сейчас пойду и отнесу. В обкоме, я слышала, имеется не только почтовый ящик для жалоб, там есть специальный человек. И я его найду!

Глава 53

Глава пятьдесят третья, в которой не надо печалиться. Вся жесть впереди

Экстренное собрание оркестра назначили на одиннадцать утра. Об этом Антон узнал от секретарши декана, а потом уже мне рассказал — как хмурая аспирантка ловко выдернула его из толпы, прямо на входе в вестибюль. Но всю работу системы оповещения Антону лицезреть не удалось, поскольку его сразу потащили в деканат. Собственно, как тащили я тоже не видел, поскольку прибыл в его голову несколько позже.

Это ему легко послать зов о помощи, а мне сразу ломиться не резон. Срочные дела надо завершить, сделать пару звонков, а только потом собственное тело уложить в постель. Так что систему оповещения я не увидел, но сработало. Или преподавателей выгнали в поле, или подневольных студентов направили с повестками, но к назначенному времени все оркестрантки были в Малом зале. Не хватало лишь Вовы Свиридонова, тот в ударном темпе продолжал закрывать сессию в своём институте.

Однако до экстренного собрания случилось несколько событий, первое из которых началось в кабинете декана. Невзирая на то, что прозвенел звонок, здесь толклась приличная куча преподавателей. Изображая броуновское движение, они галдели, щебетали и ржали. Полное впечатление вечеринки, только без струнного квартета и официантов с шампанским.

Эту мысль я высказал сразу, как прибыл.

— Вечеринок с утра не бывает, это нонсенс, — заявил мне Антон. — Как и не бывает утренников с вечера.

Еще как бывает! Просто он человек молодой, зеленый, жизни не видел… Когда человек хочет праздника, бывает всё. И чаще всего утренняя вечеринка — это не законченная вечерняя. Однако расширить кругозор парня я не успел.

— Ага, Бережной уже здесь! — как-то мстительно прищурился парторг, заходя в кабинет.

— Тогда пошли, — отрывисто бросил декан, срываясь с места.

Следом рванул парторг — видимо, прикрывая спину командиру отряда. Я ожидал, что политрук поднимет руку и крикнет «рота, за мной!», но этого не произошло.

— Куда? — несколько растерянно поинтересовался Антон вслед.

— Срочное совещание у проректора! — донеслось до парня уже из приемной.

Где-то я уже это видел…

Вдогонку за лидером потянулись преподаватели. В коридоре они подтянулись и сомкнули ряды, образовав строй. Как и в прежний раз, колонна педагогов двигалась клином. Впереди, на острие атаки, гарцевал декан. Замыкая колонну и соблюдая субординацию, его секретарша заняла место арьергарда. Антон же, отделяя себя от целеустремленной команды, неорганизованно плелся позади всех. И вот сейчас перед его глазами ритмично качались бедра секретарши.

— Опять совещание, — глядя на тощую попку, обтянутую узкой юбкой, пожаловался мне Антон. — Что за фигня? Прошлый раз такого не было, но все равно ощущаю какое-то дежавю.

— И ничего она не тощая, — возразил я.

— На любителя, — отмахнулся парень, — эта попка скорее мускулистая. Видимо, ее прихватили стенографировать чью-то важную речь. Как думаешь, о чем будет это совещание?

— Твое дежавю, ты и вспоминай.

— Что-то такое туманное витает в воздухе, не могу уловить.

— Французское слово «дежавю» означает «уже виденное», — сообщил я. — У англичан даже поговорка на эту тему есть: «Flash forward into the past». На первый взгляд, ее можно перевести как «вперед, в прошлое». Но это не совсем так.

— Тонкий английский юмор?

— Скорее парадокс. Флэш-форвардом литераторы называют какое-то действие, происходящее позже. Это эпизод из будущего, который вставлен в текущие события. А вот дежавю — это такой глюк из прошлого, когда кратковременная память мозга перестаивается в долгосрочную. В результате воспроизводится момент, который был когда-то, хотя в реальности этот момент происходит сейчас. Тут дело в том, что дежавю крутится в височной доле головного мозга.

— И что?

— Висок отвечает за те ощущения, которые мы переживаем не первый раз. Предполагая, что всё это уже было, человек склонен считать эти ощущения ложными.

— А это не так?

— Есть мнение, что слишком просто называть ощущение ложных воспоминаний следствием нарушений работы памяти. Мол, система хранения воспоминаний глючит, что заставляет мозг путать настоящее с прошлым. А если это столкновение двух параллельных действительностей?

— Ни фига себе, — пробормотала Антон. — Глубоко копаешь… И что?

— И сейчас ты не знаешь, что будет дальше.

— А дальше что-то будет?

— Обязательно, — мысленно кивнул я. — Дежавю возникает не само по себе, его провоцируют путешествия.

— Всегда считал, что путешествия развивают ум.

— Конечно, — согласился я. — Если он есть.

— И что делать?

— Отделаться от дежавю помогает алкоголь. В сочетании с веселой вечеринкой достигается нужный эффект.

— Но я не пью! — возмутился Антон. — Тем более с утра.

— Твои проблемы. Вообще-то алкоголь помогает снять стресс.

— И стресса у меня нет! Просто я слегка взволнован.

— Ну, тогда вместо стресса можно снять трусики с секретарши декана, а потом избавить ее от лифчика и множества проблем.

— Дед, хватит прикалываться!

— Ладно. Аристотель утверждал, что время — это движение. И если мы живем между предыдущим и последующим, значит существует грань между «тем, что было» и «тем, что