Возле больницы нас приветствовали неутомимые фанаты. Невзирая на предстоящий праздник, их число ничуть не уменьшилось. Даже наоборот: едва разлетелись новости о нашем бракосочетании, толпа неуклонно прибывала. В гуще мелькали даже фотографы. Впрочем, это меня не заботило, и я помахала собравшимся с высоко поднятой головой.

– Кира, мы любим тебя! – понеслось в ответ.

Я все еще не верила этому и лишь качала головой. Они любили меня? Я оценила это, хотя и не могла согласиться – какая любовь, если они вовсе меня не знали? Но в душе расцветала любовь и надежда; мне казалось, что теперь в мире будет все как должно быть. Пожалуй, именно так и положено чувствовать себя накануне свадьбы.

Ребята уже вернулись, и мы застали их в палате. Эбби и Дженни изложили свой план благоустройства. «Чудилы» пришли в недоумение, но Денни кивнул и мигом взялся за дело. Он был дока по части дизайна и эстетики, и это было неплохим подспорьем в его работе.

Денни и Эбби трудились не покладая рук. Между ними существовала безмолвная связь, наблюдать за которой было одно удовольствие. Денни было достаточно вскинуть бровь, и Эбби отзывалась: «Ага, я тоже так считаю». Они и впрямь идеально подходили друг другу.

Мама баюкала Гибсон, Анна наблюдала из единственного в палате полукресла, а мы старались прикрыть все медицинские устройства. Мы с Райли взгромоздились на стремянку в попытке приладить к потолку длиннющую простыню. Я старалась не слишком поднимать правую руку, чтобы не беспокоить плечо, и этим слегка затрудняла процесс. Келлан, следивший за мной, приуныл:

– Я чувствую себя совершенно никчемным и бесполезным.

Уронив простыню, я отвела с глаз волосы и усмехнулась:

– Вот что бывает, когда повреждаешь себе внутренности! В другой раз будешь аккуратнее.

– Всенепременно! – Он изогнул губы в дразнящей полуулыбке. – Под следующим цветочным грузовиком.

– Не смешно! – побледнела мама.

Представитель мэрии прибыла, когда мы успели только наполовину украсить палату. Она страшно смутилась, очутившись рядом с Келланом, и тот, хоть и был не в форме, приложил все усилия, чтобы разрядить обстановку. Он даже чуток пококетничал с ней, довольный тем, что может наконец оказать хоть какую-то помощь. Та зарделась, и Келлан весело зыркнул в мою сторону. В свое время, когда он взглянул на меня точно так же впервые, я покраснела не меньше. Но с этим ничего не поделать. Келлан отлично знал, насколько он хорош.

К исходу дня все устали, но дело было сделано, и я могла выходить замуж за мужчину своей мечты.

Всю ночь я не сомкнула глаз, тем паче что Анна заставила меня отправиться с девочками в отель. Она заявила, что мне нельзя ночевать в одной комнате с женихом накануне свадьбы. Когда я сказала, что сама-то она отлично спала со своим, Анна лишь подняла меня на смех:

– Мы с Гриффином немного отличаемся от вас с Келланом. – Она указала на маму, державшую Гибсон, и пояснила: – Мы все сделали шиворот-навыворот.

* * *

Утром был парад, и Эбби с Денни на несколько часов покинули нас, а девчонки тем временем принялись готовить меня к великому событию. Невзирая на выходной, мы сумели организовать маникюр, педикюр и косметические маски. Нью-Йорк и вправду никогда не засыпал. Эбби вернулась, когда мама занималась моим платьем, а Дженни и Кейт завивали мне волосы в длинные свободные локоны. Они оставили их ниспадающими на спину и плечи, заявив, что естественный вид идет мне больше, чем навороченная укладка. Когда они остались довольны делом своих рук, Анна приступила к макияжу. Я напомнила ей, что человек я довольно простой, – чтобы не перестаралась с макияжем.

– Не волнуйся, – отозвалась она не моргнув глазом, – шлюхой я тебя разрисую для брачной ночи… – Она наклонилась ближе. – Я, кстати, справилась у медсестры: недели через четыре или шесть вам можно будет трахаться.

Косметика была уже наложена, но от стыда я не открыла глаз, а девочки прыснули и мама тоже. Перебор, Анна. Пе-ре-бор.

Заметив мой ужас, она хихикнула и весело объявила:

– Можешь полюбоваться.

Я со смешком подняла веки и сердечно улыбнулась сестре. Информация была действительно важная.

Надо мной закончили колдовать, и мама помогла мне надеть платье. Мы с Анной остановились на очень простом и открытом. Оно было белоснежное, с легким отливом – элегантное и скромное, но классное: по мнению Анны, его буквально создали для меня, но лично я полагала, что для Келлана. Никаких излишеств: ни кружев, ни бисера, ни лент, ни замысловатых рукавов. Оно было красиво лишь потому, что красиво. Как и Келлан, это платье не нуждалось ни в каких улучшениях.

Надев простые белые лодочки, я повернулась к зеркалу и не поверила глазам: неужто это я? Ниспадающие кудри, чуть подведенные глаза и ослепительно-белое платье – я будто вышла из сказки принцессой в ожидании принца. Разве что вместо короны эту принцессу украшала цепочка с гитаркой. Даже я была вынуждена признать, что выгляжу роскошно.

Мама, роняя слезы и одной рукой придерживая Гибсон, фотографировала меня на телефон. Раз уже плачет, то к свадьбе разрыдается безнадежно. Ей, может быть, понадобится валиум. Хорошо, что мы едем в больницу. Чувствуя, что и мои глаза наполняются слезами, я предупредила ее:

– Перестань! Иначе я тоже разревусь – и косметика потечет.

Мама шмыгнула носом в героической попытке восстановить самообладание:

– Извини, солнышко, ты такая красивая!

Я взяла ее за локоть и сделала глубокий вдох:

– Я готова. Ведите меня к Келлану, чтобы я наконец вышла за него замуж.

Папа заказал для всей компании лимузин – обычный и явно не из дорогих. Внутри не было никаких прибамбасов, за исключением полочки для бутилированной воды. Лучше и не придумаешь! Мне это нравилось куда больше, чем навороченный салон лимузина Сиенны.

Нас высадили перед больницей. Фанаты обезумели, увидев меня. Они отпускали настолько цветистые комплименты, что у меня запылали щеки, но я все равно улыбалась и расточала любезности. И даже помахала папарацци. Пусть мой портрет красуется на всех обложках – дополнительные фотографии для свадебного альбома.

Наше шествие по коридорам представляло собой странное зрелище, но всюду, куда я ни бросала взгляд, сияли улыбки. Медсестры, врачи, пациенты – все были взволнованы так же, как и я. Ну, может, чуть меньше. Прилипнув к маме, я буквально лопалась от счастья. На этаже Келлана весь пол был усыпан лепестками роз. Мой взор затуманился при одном виде ярко-красного бархата, и я, как в тумане, пошла по оставленной среди лепестков тропинке.

В последнем же коридоре глаза мои намокли уже катастрофически. В самом конце меня ждал папа, одетый в серые брюки и темно-синий пиджак, застегнутый на все пуговицы. Он сиял от гордости и помолодел лет на десять. Мама передала меня ему, проливая слезы. Тот прошептал, что никогда еще так не гордился мной, и заключил меня в объятия. Все мои силы ушли на то, чтобы не разреветься.