болью где-то в глубине мозга, но бесконечно добрые — она знает, нет, чувствует это — ласковые слова. А теперь… ей объяснили, что это за слова, и кто их ей говорил, и почему, и как её заставили забыть этот голос и не любить…

— Ты прочитала?

Она вздрогнула и подняла голову.

— Я не слышала, как ты вошёл.

Муж сдержанно, но вполне доброжелательно улыбнулся ей.

— А я уже пять долей здесь стою. Ты так увлеклась… И что, это правда?

Он говорил с мягкой необидной насмешкой над женской слабостью обливать слезами любую сентиментальную писанину, вон целый шкафчик заполнен романами и романчиками в глянцевых пёстрых обложках. Но на этот раз её глаза были сухи, а голос сдержанно спокоен.

— Да. Конечно, не вся правда.

— Газетчики, — насмешка в голосе стала пренебрежительной, — как всегда преувеличили.

Она качнула головой.

— Скорее преуменьшили, — и почти свободно улыбнулась. — Тоже, как всегда.

— Вот как, — он недоверчиво согласился и уточнил: — Надеюсь, это не изменит…?

— Наших отношений? — не дала она ему договорить. — Конечно, нет. Это ведь прошлое. Только прошлое.

— Я рад, что ты это понимаешь.

И супружеский поцелуй в лоб закрепил решение и закончил инцидент. Она — не жена, но мать уже двоих здоровых мальчиков, по новым законам они — не бастарды, а законные полноправные сыновья, её и их статус, обеспечение и будущее пересмотру не подлежат. А сны… так на то они и сны, чтобы рассеивались при пробуждении и не мешали жить.

* * *

Ургайя

573 год

Зима

8 декада

Медленные невысокие без всплесков и брызг расходились от Аргата по Ургайе волны… возмущения? Да нет, какое тут возмущение, скорее, оцепенения от внезапно открывшейся перед тобой бездны. Ужас, отвращение, бешенство… Но всё тихо, по-семейному, внутри семей. И покорное принятие неизбежного. Да, оно было, и его не изменишь, но… но надо как-то жить дальше.

Аргат. Ведомство Учёта Несамостоятельного Контингента

В кабинетах кипела работа. Множились и перетекали из кабинета в кабинет бумаги, украшенные полным наименованием ведомства. Именно так, все слова с заглавной буквы, потоиу что служащий должен уважать и ценить место своей службы, и понимать своё высокое предназначение. Подводились итоги перерегистрации и готовилась документацию к возобновлению весенних…

— Да нет же, забудьте это слово, какие торги?! Передача в опеку с предоставлением разумной компенсации за издержки в содержании, и никак иначе. И детских, нет, сменных ошейников подготовьте побольше, всё-таки фактически год пропустили, неизбежен наплыв. И повнимательнее с полукровками, Амрокс хоть тоже не получал пополнения, но снижать требования не намерен.

— Его не закрывают?

— Амрокс?! С какой…?!

— Ну, эта статья…

— Поменьше слушайте и читайте этих болтунов! Амрокс — государственная структура, а не частная лавочка. И не может меняться из-за каждой газетной галиматьи.

— Но…

— Соблюдайте установленные инструкциями нормы. Тем более, что отбор они проводят сами. Мы туда никого не везём, отбор они проводят у нас и отобранных вывезут сами.

— Наш продукт — им сырьё?

— Как и положено при любом разумно организованном конвейере, соратник. И я не вижу причины, по которой нужно уделять столько внимания традиционной, даже рутинной процедуре. Вы не первогодок, чтобы мучиться всяким либеральным идеализмом. Или, — внимательный даже слегка подозрительный взгляд, — у вас это… личное?

Ах ты сволочь, а то ты моё личное дело не изучил во всех деталях и нюансах. На языке вертится: «Нет, я никого в Амрокс не сдавал, это меня сдали», — но нет, нельзя. Поэтому щелчок каблуками, строевая стойка и положенная формула повиновения. И можно только мысленно, никак этого не показывая, посочувствовать отобранным малышам. У тебя-то уже давно отболело, а им всё это предстоит. Уйти бы с этой работы, чтобы не видеть этих белёсых, нет, бесцветных лохмачей, не слышать противной отвратительно булькающей речи, ведь только отвернись и всё, уже по-своему болбочут, и хоть ты их насмерть запори, а нельзя, они к торгам — да плевать мне на инструкции, скот не опекают, а дрессируют и используют — должны товарный вид иметь. С ними по-человечески нельзя, наглеют, так ведь и не люди, а… вот полукровок, что управляющие от поселковых лохмушек плодят, вот их, да, бывает жаль. Хотя… в Амроксе всё ж лучше, чем в посёлке, всё ж — он усмехнулся — без клейма и ошейника будут. Если выживут. А с работы ему не уйти, у него уже выслуга пошла, из надзирателей до канцелярии дотянулся, а дома свои… птенцы, чтоб им в «галчата» — нашёл же слово писака этот — не попасть, ему пахать и пахать. И не думать. И не помнить. Огонь каждому отмеряет положенное и посильное. Каждый сам за себя и для себя, это Огонь всем светит.

Аргат. Ведомство Крови

В Ведомстве Крови всегда демонстративно не интересовались непрофессиональной прессой и прочими сплетнями невежд, но в то же время ревниво отслеживали любые упоминания о себе и своей деятельности.

— Это возмутительно! Это… это аггел знает, что!

— Коллега, спокойнее. Ничего такого… неординарного не происходит.

— Да, мало ли кто и где напишет. Мы-то знаем правду. Мы спасаем генофонд.

— Вот именно. Не отдельных особей, а популяцию в целом.

— Да, вы правы. К сожалению, процесс вырождения не остановлен, нужно спасать, что осталось, не допустить растворения…

— Боюсь, что точка невозврата пройдена.

— Вы о Королевской Долине?

— К сожалению, оттуда поступает слишком мало материала, не хватает данных.

— А последняя перепись?

— Перерегистрация клеймёных? Нет, это не то. Не совсем то.

— И даже совсем не то. Я немного поучаствовал. По бумагам, а указаны, как и предписано, прозвища, сплошные аборигены. Ни одного имени, в родителях только прочерки, не знают, видите ли, и не помнят. А визуально чистокровные. Причём с ярко выраженными родовыми признаками.

— Плоды многоколенного инцеста.

— Вот именно. И всё это поголовье фактически изъято из оборота.

— Визуально… коллеги, инбредная депрессия вполне объективное и давно доказанное явление. Мы пытаемся сохранить фенотип, упуская генотип. Визуально чистокровный, а смородиновый отвар пьют и ягоды едят всех цветов, вплоть до чёрных кладбищенских, и при всём разнообразии реакции ни одного случая анафилактического шока.

— Так вот вы чем занимались?!

— Да, решил проверить легенды.

— Очень интересно. Доложите на ближайшей конференции. Только, я вас прошу, коллега, избегайте примитивной вульгарности, тем более, аборигенных названий. Никакой, как вы её назвали… со… смо… Только винбъяр.

— Радостно повинуюсь!

— Вот именно. И за работу, коллеги.

Посмеявшись над обычной и потому особенно приятной шуточной имитацией армейской субординации, сотрудники одной из бесчисленных лабораторий