Дядя мгновение смотрел словно озадаченный. Затем медленно кивнул.

– Пока это связано с этим делом, – сказал он.

– Спасибо! – довольная, повторила Лили. Если бы он только увидел, что они сделали с Изабель, как она больна, то, конечно, понял, насколько срочным было дело. – Когда вы поговорите с отцом? – спросила она.

Роберт посмотрел на часы над каминной полкой.

– Я мог бы… завтра днем, – начал он, но Лили поспешно оборвала его на полуслове:

– Это слишком поздно!

Удивленный, он поднял брови. Она никогда раньше не перебивала его.

– Простите меня, но будет уже слишком поздно, дядя Роберт. Она слишком больна! И они сделают это снова, прямо сейчас, наверное, проталкивают трубку в ее горло. И снова утром, и снова завтра вечером. У нее высокая температура!

– Хорошо. Я поговорю с Альфредом вечером. Тогда утром я смогу поехать в Ольсдорф. – Он встал и вздохнул. – Как будто у меня недостаточно дел!

Удовлетворение от того, что Лили больше не борется одна, что есть кто-то, кто хочет ей помочь, было настолько велико, что она встала и бросилась в объятия дяди. И прислонившись к его груди, чувствуя знакомый запах курительной трубки и мужского одеколона, который напомнил ей об отце, вдруг начала безудержно рыдать.

Роберт был удивлен и неловко погладил ее по голове.

– Ну-ну, девочка моя. Все не так уж плохо. Я позабочусь об этом, – пробормотал он, явно ошеломленный этим эмоциональным всплеском.

Но Лили не могла перестать плакать. Ей не верилось, что действительно сможет убедить его помочь. «Теперь все будет хорошо!» – устало подумала она. Затем у нее началась икота, и пришлось сесть на стул.

– Но этого не может быть! – Лили смотрела в строгие лица дяди и отца. Они только что сказали ей, что Роберт не будет помогать Изабель. Альфред не дал ему своего согласия.

– Но папа… – отчаянно начала Лили, но он прервал, его губы дрожали от гнева:

– Ты прекрасно знаешь, как я отношусь к этим женщинам. Как ты можешь вмешивать нашу семью после всего, через что заставила нас пройти, просить пойти в тюрьму и защищать одну из них. Ты снова солгала, Лили. Генри сказал мне, что Изабель попала в аварию и находится в больнице. Вместо этого я узнаю, что она нарушила закон. Преступница! Как ты можешь просить меня сделать что-то подобное? И как ты вообще оказалась в тюрьме? Генри никогда не позволил бы этого.

– Он ничего об этом не знает, – призналась Лили – Но я должна была ее увидеть! Она в таком плохом состоянии. Папа, пожалуйста, мы должны…

– Я не хочу больше ничего об этом слышать! Это невероятно, ничего не изменилось, совсем ничего!

Лили не могла в это поверить. Ее отец был консервативен во многих вопросах, но он был хорошим человеком, который знал, что хорошо, а что плохо. Он должен был увидеть, что все это значит.

– Изабель больна, папа. И у нее нет семьи, нет никого, кто мог бы прийти к ней и помочь. Она не сделала ничего плохого! – плакала Лили. – Изабель просто хотела помочь этим женщинам!

– Если бы она ничего не сделала, то сейчас не сидела за решеткой! Тюрьма – это не пыточный подвал, в конце концов, они не заставляют ее отказываться от еды, это ее собственное глупое решение. Из-за того, что она хочет добиться своего упрямством, мы, по-твоему, должны быть втянуты в это? Ни в коем случае!

Франц, который стоял немного в стороне и следил за разговором, утвердительно кивнул.

– Это ее собственная вина, Лили. Эти истеричные бабы должны видеть, что им не все сходит с рук.

– Но она…

– Разговор окончен! – цыкнул отец. – И ты больше не будешь туда ходить. Иначе мне придется сообщить Генри о твоем вранье. Что уже давно следовало сделать.

После этих слов ее выставили из кабинета без дальнейших разговоров. Остаток дня Лили провела в каком-то обморочном состоянии. Эмма и Марта могли сделать так же мало, как и она, но, по крайней мере, они могли свободно поехать в тюрьму и добиться свидания. Лили не могла даже этого.

На следующее утро по почте пришло письмо от дяди:

Лили,

Совесть не позволила мне отказать тебе в просьбе. Если это повлечет за собой какие-либо семейные последствия, то я их вынесу. Я только хотел тебе сказать, что Изабель отказывается принять мою помощь. Ты права, то, что с ней там происходит, бесчеловечно, но она сама навлекла это на себя. В ее руках изменить ситуацию. Я больше ничего не могу для нее сделать. Твой дядя Роберт.

Лили разорвала письмо еще в коридоре. Слова расплывались перед ее глазами: «Я больше ничего не могу для нее сделать». Теперь не было ничего и никого, кто мог бы им помочь. У Эммы были деньги, но одних денег в этом деле было недостаточно, нужно было влияние. Они уже пытались найти для Изабель адвоката, но на это требовалось очень много времени, а его не было. Беспокойство за подругу жгло Лили, как раскаленные угли.

Она снова позвонила в судоходную компанию, чтобы поговорить с отцом, но он тут же перебил ее, отказавшись даже выслушать. Когда Генри в тот вечер отправился к Элеонор, Лили включила свет в окне. Два часа спустя Йо наконец появился, и она, рыдая, бросилась ему на шею.

– Это моя вина, – Йо покачал головой. – Они просили меня о помощи. Марта и Изабель хотели, чтобы я объединился с ними. А я отказался.

Он выглядел ужасно. Несчастный случай с Фите сильно сказался на нем.

– Йо, она отказывается от еды по собственному желанию! – Лили взяла его лицо в ладони и провела большими пальцами по его заросшим щетиной щекам. – Никто ничего не может с этим поделать.

– Нет, Лили. – Взгляд Йо засверкал. – Изабель, должно быть, чувствовала, что на ее стороне никого нет. Что некому ее выслушать. Если даже такой человек, как я, который в принципе считает все их цели правильными, отказался помочь… – Он на мгновение закрыл глаза и покачал головой. – Что же тогда остается?

Изабель умерла в воскресенье. Лили узнала о ее критическом состоянии от Эммы и отправилась в понедельник после того, как Генри уехал в университет. Ей было все равно, что произойдет, она должна была увидеть свою подругу. Лили узнала об этом уже на входе для посетителей. Ее даже не пустили в здание.

– Пневмония, – сказал охранник у ворот, с жалостью глядя