не считал себя христианином и крестился он чисто формально, не оставив веры в древних литовских богов, которым время от времени приносил жертвы – черных петухов, уток, а иногда – и людей. Обо всем этом доложил князю Гинтарс, вовсе не разделявший языческие пристрастия воеводы. То есть Гинтарс тоже чтил старых богов, но так, без излишнего фанатизма и не отвергая веры в Иисуса Христа. Раз в месяц приносил в жертву курочку… сам же ее потом и съедал вместе с молодой женой.

– Так он не оставил язычество? – Довмонт покачал головой и сурово стиснул зубы. – Что ж. Тем хуже для наших врагов. У нас ведь есть пленные ревельцы?

Кровавый поход и гнусная смерть друга сделали свое черное дело – в кунигасе просыпался язычник! Тот, для кого смерть была лишь частью мира, а человеческая жизнь не стоила ничего. Ни своя, ни чужая…

Воины-литвины совершенно правильно поняли своего князя и одобрительно зашумели. Кто-то, вскочив на коня, сразу же направился в град, к пленникам… Оставшиеся принялись рыть могилу, и первым взялся за лопату сам кунигас. Мерзлая эстляндская земля поддавалась плохо, правда – только поначалу. Потом пошло легче, но Довмонт уже больше не копал. Просто присел рядом с мертвым товарищем и тихо вздохнул:

– Любарт, Любарт, друже… Как мне тебя будет не хватать! Сколько себя помню, ты всегда был рядом. И в битвах, и на пиру, и в скорби, и в радости. Я верил тебе, как себе, друг. Ты знал об этом… знаешь, и всегда будешь знать… даже там, где скоро окажется твоя душа. Не сомневайся, мы похороним тебя достойно. Так, как ты сам бы хотел. И пусть рядом нет криве-жрецов, мы сами споем погребальную песнь…

– Могила готова, княже, – подойдя, тихо доложил Гинтарс. Постоял, подождал, когда князь поднимется на ноги, и добавил:

– Воины привели рыцаря с конем. И еще – дев. Трех местных красавиц.

Довмонт ничего не ответил, лишь кивнул – хорошо. В конце концов, верный Любарт заслужил славную тризну…

Глубокая яма, вырытая меж корнями кряжистого дуба, зияла чернотою и холодом. Казалось, это был вход в иной мир, дорога на тот свет, к чертогам древних богов и богинь – Дьяваса, Перкунаса, Ауштры… Нынче они принимали к себе Любарта… и властно звали Даумантаса… и кунигас вовсе не противился этому зову. Не мог… или не хотел? Игорь Ранчис, оставшийся ныне где-то далеко на задворках княжеской души, не мог ни на что повлиять, лишь с ужасом наблюдая за происходящим. Впрочем, даже и не с ужасом, а так, отрешенно… как телезритель.

Воины-литвины негромко затянули погребальную песнь. В ней пелось о храбрости и мужестве воеводы, о его удаче в боях, о том, как славно станет его душе уже совсем скоро. Тело мертвого боярина опустили в могилу… Один из воинов скинул с себя кольчугу и рубаху, и, голый по пояс, подошел к Довмонту:

– Меня зовут Вайшнорас, княже. Мой дед был криве, жрецом. Я кое-что умею…

– Делай, – бесстрастно кивнул кунигас.

Низко поклонившись князю, Вайшнорас встал на самом краю могилы и, обернувшись, подал знак воинам. Сейчас он, внук жреца, был здесь за главного. Именно через него образовывалась сакральная связь с богами, и Вайшнорас четко осознавал это. Понимал – сплоховать нельзя, нужно все сделать так, как требовали обычаи… и древние, но вовсе не забытые литовцами боги!

Этот молодой воин и сам нынче был как бог. Внук жреца сам стал жрецом, по крайней мере на время… и совсем не ощущал холода. Мускулистый торс его казался красным в дрожащем пламени факелов… красным, как кровь.

Воины с суровыми лицами подвели к Вайшнорасу трех юных дев. Босые, в одних тонких льняных рубашках, девушки, однако же, дрожали вовсе не от холода, а от страха. Одна из пленниц плакала, размазывая слезы по щекам, две другие обреченно опустили головы…

– Не плачь, девица, – взяв жертву за руку, мягко улыбнулся жрец. Улыбнулся… достал левой рукой нож и, поставив девушку на колени, одним взмахом перерезал ей горло.

Тут же на колени поставили и двух других дев… Вайшнорас сделал свое дело быстро и ловко – и впрямь внук жреца не потерял сноровки! Алая дымящаяся кровь оросила мерзлую землю, воины тут же столкнули в могилу теплые тела жертв.

Жрец затянул песнь… ее подхватили все, включая князя…

– Теперь у тебя есть красивые наложницы, славный Любарт, – подняв к небу окропленные жертвенной кровью руки, с улыбкой промолвил Вайшнорас. – Славные молодые девы. Владей ими, герой! Будет у тебя и боевой конь… и достойный оруженосец…

Тотчас же послышалось ржание – воины подвели к могиле коня, а следом за ним – молодого светловолосого парня, недавно посвященного в рыцари. С ним долго не церемонились.

– Славный рыцарь Михаэль? – негромко уточнил криве.

Парень отрывисто кивнул:

– Да!

Это было его последнее слово. В свете факелов зловеще сверкнул нож, и алая кровь вновь окропила могилу. Туда же полетело и тело.

– Вот тебе оруженосец, славный Любарт!

Наконец, дошло дело и до коня, но и его опытный внук криве зарезал быстро. Десяток воинов тут же столкнули тушу вниз.

– А вот и верный конь! Владей им.

Снова затянули песнь… Ветер стих, и мокрый снег падал на головы воинов.

Вообще-то погребенных нужно было сжечь, однако, ввиду полного отсутствия времени, могилу просто забросали землей, закопали. Холма не насыпали, не ставили и каких-то знаков – сам дуб и был таким знаком и памятником.

С этого времени Довмонт не знал пощады, предав огню и мечу все северные эстляндские земли, от Нарвы до Ревеля. Верная дружина псковского князя разрушала, грабила, жгла все, до чего могла дотянуться, оставляя после себя выжженную землю, горе, слезы и страх. А еще – ненависть!

Князь закусил удила, словно взбесившийся конь. Именно что взбесившийся, от слова «бес». Древние боги языческой Литвы снова воспрянули в мятущейся душе Даумантаса, так, что славный князь почти забыл о своем христианском имени. Имя же Довмонт отныне вызывало ужас.

Небольшое селение попалось на пути Довмонта уже у самого Ревеля и, как всегда, было захвачено с ходу. Воинов и всех защитников селения убили, тех же, кого можно было оставить в живых – оставили, взяли в полон. Кроме людей, захватили муку и зерно, лошадей и телеги – все это было на руку быстро богатевшей дружине. Каждый воин – без разницы, язычник ли, христианин – все больше и больше уважал своего князя. Еще бы, ведь поход выдался на редкость удачным! Ни одного поражения псковичи не потерпели, преследовали и громили всех. Что же касается рыцарей… то те трусливо прятались за стенами Ревеля и Раковора! Прятались, исходя лютой злобой.

Облачное перламутровое небо слегка подсвечивалось невидимым желтым солнцем. Было