назвать ли его нехорошим, недобрым или каким другим – все зависело от того, как на то посмотреть, принимать или не принимать близко к сердцу. Дело в том, что некий язычник Йомантас – бежал! Тот самый черт, с помощью которого князь, а вернее – Игорь, так надеялся узнать хоть что-нибудь о самом себе. Теперь вот не узнаешь. Бежал, собака! Ушел, обхитрил караульных… да никто его толком-то и не охранял, особенно после отъезда князя.

Как бы то ни было, а известие о побеге Йомантаса особого впечатления на Довмонта не произвело. Как-то не до того стало по возвращению надеже и опоре Пскова. Под колокольный звон, а особливо – после торжественного молебна, постепенно исчезало, испарялось, уходило из души князя языческое наваждение, нахлынувшее в походе под влиянием позорной смерти Любарта. Довмонт-Тимофей вновь ощутил себя христианином. Мало того – христианином кающимся, грешником!

Целыми днями Довмонт ходил по церквам и молился, молился, молился. Строил храмы, жертвовал монастырям и пу́стыням изрядные средства. Духовник, отец Симеон, да Финоген-епископ нарадоваться на князя не могли. А как были рады духовные! Раньше-то новообращенный язычник как-то особого рвения в святой православной вере не проявлял, исключая разве что самых первых дней сразу после крещения. Нынче же – вот! Настоящий духовный подвиг.

Слава об особой набожности псковского князя быстро разнеслась по всем русским землям, вызывая у многих самое горячее одобрение, у иных же – искреннюю зависть, а у некоторых – и злобу. Довмонт не обращал ни на кого внимания: молился, общался с духовными, посещал церкви и монастыри, а еще делал все для укрепления мощи Пскова. Строил стены и башни, задумал даже расширить Кром, пригласив архитекторов из далеких фряжских земель.

Так что бежал ли Йомантас… не бежал ли… на все Божья воля! Тем не менее князь на всякий случай объявил о побеге и назначил за поимку беглеца награду. Не маленькую, однако, и не очень большую, на церкви и монастыри Довмонт жертвовал куда как щедрее.

Степан Иваныч, тиун, начальник сыскного ведомства самолично составил словесный портрет сбежавшего язычника, не забыв упомянуть и мосластое, вытянутое, словно лошадиная морда, лицо, и оттопыренные уши. Упомянутый портрет был разослан грамотцами по всем городским воротам и корчмам, так, что нельзя сказать, чтобы беглеца совсем не искали. Землю, правда, не рыли, ибо князь-надежа не требовал. Он вообще в последнее время ничего ни от кого не требовал – все молился, молился и молился.

* * *

Многих в окружении великого литовского князя Войшелка Йомантас знал еще язычниками. При православном князе они, конечно, тоже стали православными… но так, немножко, краешком. Слегка христиане, но больше – язычники, тайно, но неутомимо славящие древних богов.

Эти-то «слегка христиане» и занялись интригами против бежавшего во Псков Даумантаса-Довмонта. Занялись с благословения Войшелка, вполне справедливо полагавшего, что убийца его отца и малолетних братьев должен быть наказан. Повинен смерти есть! А уж, каким образом «повинен» – то дело десятое. Вот бояре и действовали, призвав на помощь старых богов, так и получилось, что великий князь литовский – православный христианин, а исполняющие его приказы люди – самые закоренелые язычники. Иных-то в литовских пущах, почитай, что и не было.

Молодого криве Йомантаса тоже привлекли к делу. Кроме как поить молоком священных ужей, парень еще неплохо знал русский, тот его диалект, на каком говорили в Пскове. Это все и решило! Потеряв первую группу убийц, доверенное лицо Войшелка, боярин Таутвидас с родовым прозвищем Дудочка – Скудучай, неспешно отправил вторую и теперь уж, верно, подумывал и о третьей. Не мытьем, так катаньем, ага.

Йоманатас, к слову, с побегом не торопился. Несмотря на свою молодость, он вообще не любил спешить, особенно в каком-нибудь важном деле. А еще молодой жрец очень уж дрожал за свою шкуру, и даже, сидя в заточении, старательно продумывал, что бы такого рассказать Даумантасу. Что-то эдакое, необычное, якобы увиденное во снах. Парень далеко не глупый, Йомантас сразу понял: именно в них, в этих его снах – все и дело! Именно поэтому и пощадил его Довмонт-князь.

Увы, подобные необычные сны жрец видел редко, даже особенно их и не запоминал. Потому что и запоминать-то было нечего! Не сны, а какие-то отрывистые картинки. Странно одетые люди, огромные дома, повозки без лошадей. Все это пугало. Йомантас даже пару раз принес в жертву богам трех белых куриц. Однако не помогло – все равно так ничего и не понял в этих своих снах. Хитрый жрец знал лишь одно – они как-то связаны с Даумантасом, которого он тоже видел во снах и запомнил. Самого князя запомнил и его спутницу… или жену – красивую молодую деву в срамном одеянии, каких-то куцых штанишках, совсем не закрывающих ноги. Это кем же надо быть, чтоб вот так бесстыдно на люди выйти?

Совершить побег оказалось легко, легче, чем думал Йомантас. После отъезда князя и его верных людей к Раковору, никто за узником особенно не следил и запирали его на засов лишь на ночь. Все остальное время молодой жрец спокойно гулял по обширному двору и даже пару раз выходил за ворота, правда, к обеду всегда возвращался, так что стражники и слуги к его виду привыкли. Особых надежд на то, что князя убьют в походе, Йомантас не питал, а потому сразу же после отъезда Довмонта принялся готовиться к побегу.

Собственно, сложность представлял не сам побег, а то, куда потом деваться? Пробираться обратно в Литву что-то не очень хотелось, Скудучай-боярин спросил бы строго – почему вернулся, не исполнив приказ великого князя? Почему подлый убийца Даумантас до сих пор жив? И что мог ответить на то Йомантас? Литва – не вариант, нужно было искать что-то еще… скажем, Новгород или Владимир, Суздаль… или даже Рига, Дерпт – куда б не смогли дотянуться длинные руки великого литовского князя. Опять же, если какое-то время жить в тех местах, так надобно прикинуть – на что? Одиночке не выжить, ясно, значит – пристать к какой-нибудь ватаге, артельщикам. Куда и к кому можно податься изгою? Само собой – в послушники, в монахи…

В монахи Йомантасу что-то совсем не хотелось, все-таки он был жрец и побаивался мести своих древних богов. Да и скучновато в монахах, если уж откровенно. Работать во славу чужого бога не покладая рук, денно и нощно молиться и класть поклоны – нет, все это вовсе не привлекало хитрого парня. Податься в бродячие артели, к плотникам или каменщикам… так там работать придется, вкалывать, что тоже не хотелось, да и дела жрец никакого не знал.