Я говорю с ночью

С исчезающим туманом

Вечность — всего лишь день…

Так пристально она никогда на меня не смотрела. Ее взгляд был ясным, глаза сверкали. Я ждал, что Камилла о чем-нибудь спросит, но она просто взяла мою руку и крепко сжала. Мы молчали. Слова были не нужны.

* * *

Есть такая пословица: «Коготок увяз — всей птичке пропасть». Я оказался в ловушке, отрезал себе путь к отступлению. Признать свою вину, сказать: «Я тебя обманул» — легко. Признаться: «Я ничто, иллюзия. Во мне нет ничего особенного или оригинального» — невозможно. Произнести подобное — значит отречься от себя. И ты молчишь. Продолжаешь в том же духе. В тот день, в 18.45, я понял, что такое порочный круг.

Мы решили сходить в «Синематеку». В память о нашем судьбоносном столкновении молча постояли на тротуаре, почтительно склонив голову. «Кто первым засмеется, покупает билеты!» — сказала она. Платить пришлось мне. Начинался дождь, и мы пошли в зал, не поинтересовавшись программой. Народу было не много. Свет погас, на экране появились титры. Через несколько минут я понял, что знаю, кто играет главного героя. Тибор Балаж избавился от морщин, сбросил вес и выглядел лет на десять моложе. Тот, кого называли венгерским Марлоном Брандо, изображал героического партизана, пускал под откос поезда, казнил гестаповца, жертвовал собой, чтобы спасти товарищей, молчал под пыткой и шел на расстрел, крикнув на прощание: «Да здравствует свободная Венгрия!» На последнюю фразу социалистическая цензура закрыла глаза.

Я рассказал Камилле, как мы познакомились, как он сбежал и вернулся на родину. Она сказала, что он «красив, как Бог, и полон животной мужественности». Кино — искусство обмана и иллюзий. Я умолчал об Имре, об их с Тибором трагической любви и о цыпленке. Женщины должны безгранично доверять звездам экрана.

— Хочешь, сходим как-нибудь в клуб? Я познакомлю тебя с друзьями.

— По-моему, шахматы — ужасное занудство.

* * *

На выходе из «Синематеки» мы столкнулись с Уильямом Делезом. Он вымок под дождем и отряхивался, как пудель, так что брызги летели на окружающих. Я не успел увернуться, и он в порыве дружеских чувств звучно хлопнул меня по спине:

— Давно не виделись. Куда ты исчез? Я больше не могу держать тебе место в зале.

— Познакомься, Камилла, это мой друг Уильям. Он киношник.

— Вы снимаете фильмы?

Уильям не устоял: желание поговорить о кино оказалось сильнее, он пропустил сеанс, и мы зашли в бистро выпить кофе.

— Мишель рассказал мне о вашей встрече. Началось все красиво, но потом слегка затянулось — на мой вкус. Необходимы потрясения, иначе фильм выйдет скучным. У меня появилась идея получше. Начало не меняем, но потом герой встречает другую девушку, путает ее с первой, она оказывается голландкой, они седлают велосипеды и отправляются открывать мир. Я написал сценарий за месяц. Назвал «Летние обещания». Многие прочли — всем понравилось. Я жду решения насчет финансирования. Мой будущий продюсер приятельствует с одним из членов комиссии. Мы сделали предложение Жан-Клоду Бриали.[179]Он сейчас на съемках, а два дела одновременно делать не умеет. Я постараюсь протыриться в ассистенты к режиссеру его следующей картины, тогда смогу сам с ним поговорить. Вот, прочти сценарий, потом расскажешь, как тебе. Это седьмой вариант.

С этими словами Уильям положил на стол брошюру в полторы сотни страниц. Я много раз просил у него сценарий — мне было любопытно, как он интерпретировал нашу историю, — но так и не удостоился этой чести, а тут — нате вам! — увидел женщину и распустил хвост. Я полистал сценарий и обнаружил, что герои между двумя диалогами иногда слезают с велосипедов, но разговора не прерывают. Революционная идея Уильяма заключалась в том, что он хотел снять свой фильм в реальном времени, единым кадром без монтажных соединений.

Когда Уильям увлекался, его было не остановить. Он знал о французском кино абсолютно все — актеров, продюсеров, режиссеров — и сообщил нам массу увлекательных, неизвестных прессе деталей. У нас на глазах творилась история национального кинематографа. Он взял руку Камиллы и заглянул ей в глаза:

— В жизни ты намного лучше.

— Почему ты так говоришь? — удивилась Камилла.

— Мишель нарисовал твой портрет-робот — вроде полицейского фоторобота, на нем у тебя была очень странная голова.

Я попытался пнуть Уильяма ногой под столом, но промахнулся.

— Ты нарисовал мой портрет?

— Попробовал. Чтобы найти тебя, — пролепетал я.

— Хотелось бы взглянуть.

— Мне не удалось передать сходство. Я его порвал.

— Ты ничего не потеряла, — вмешался Уильям. — Портрет был в кубистическом стиле.

На сей раз мой удар достиг цели.

Уильям решил разрядить обстановку и принялся изображать охоту на муху. Он крутил головой, замахивался, будто ловил назойливое насекомое, разжимал кулак, муха улетала, и все начиналось сначала. Камилла весело хохотала.

— Ты умеешь ездить на велосипеде? — спросил он.

— Конечно.

— Хочешь сняться в моем фильме? Ты будешь великолепна.

— У меня нет на это времени. Я готовлюсь к экзаменам.

— Не сейчас. Летом. Роль отличная.

— Все равно не смогу.

— Я дам тебе свой телефон. Прочтешь сценарий — звони в любой момент. Поговорим.

Уильям встал, собрал свои газеты и сказал:

— Кстати, Мишель, я видел твои фотографии. Очень неплохо.

— Тебе понравилось?

— Для начинающего недурно. А скажи-ка, твой друг из «Фоторамы» сможет проявить для меня несколько пленок?

— Спроси у него.

— Он дороговато берет.

— Я ему не платил, он получил процент с продаж.

Уильям так торопился уйти, что забыл заплатить по счету.

— Занимаешься фотографией?

— Пытаюсь.

— Ты мне не говорил. Можно посмотреть снимки?

— Если хочешь.

— Твой приятель Уильям ко мне подкатывался?

— Забудь. Он просто не может иначе.

* * *

Через стекло витрины «Фоторамы» я видел, как хозяин мастерской раскладывает на полках пленки. В правой витрине были выставлены черно-белые фотографии шторма и людей на пирсе, борющихся с ветром и непогодой.

— Они твои? — спросила Камилла.

— Мои сейчас внутри. Они месяц простояли в витрине, и несколько штук продались.

Я толкнул дверь, и мы вошли.

Хозяин расплылся в улыбке, как будто обрадовался моему приходу: