То, что он должен был сказать ей сейчас, он говорить не хотел. Больше всего на свете не хотел. Потому что всеми силами желал одного: оградить её от опасности. С ним или с Борисом может случится всё, что угодно, и, уж если на то пошло, свою преисподнюю они давно заслужили. Но она… она должна жить. И вместе с тем Павел понимал, что всё равно скажет ей это. Потому что она была нужна ему. И потому что она…

— Я иду с тобой, — Анна оторвалась от стены. — Пойду, скажу Кате, чтобы она подготовила необходимые лекарства и инструменты.

«И потому что она всё равно меня не послушает и сделает по-своему», — закончил Павел про себя свою мысль. Он смотрел, не отрываясь, как она направилась к двери, потянула ручку на себя и почти нос к носу столкнулась с заглянувшим в кабинет Славой Дороховым, помощником Величко.

— Тут какой-то парень пришёл, говорит, что здесь его отец… — Слава посторонился, выпуская Анну.

— Что за парень? — обернулся Величко.

— Эй, парень, как ты говоришь, тебя зовут? — Павел услышал чей-то мальчишеский голос, при звуках которого Мельников вздрогнул. — Степан Васнецов. Он говорит…

— Стёпа? — Мельников быстро вышел и уже из коридора послышался его голос. — Что ты тут делаешь? Немедленно иди домой. Нет, Стёпа, мне сейчас некогда. Потом поговорим. Я сказал — потом!

Павел сделал знак Борису, и они тоже вышли следом. Величко задержался в кабинете, о чём-то тихо переговариваясь с помощником, несколько раз повторил имя Ники.

У дверей Мельников что-то выговаривал сыну, который вообще непонятно, как тут оказался. Тут же рядом маячил Поляков. Не больница, а проходной двор какой-то. Степан явно пытался что-то сказать, но при их с Борисом появлении замер на полуслове, уставился, округлив глаза и открыв рот, словно увидел приведение. Впрочем, Павел про себя усмехнулся, он и был в некотором роде привидением.

— Вы… но как? — Стёпка беспомощно взглянул на отца.

— Домой, Стёпа, домой. И о том, что видел, молчать. Понял?

В кабинете опять пронзительно зазвонил телефон, и все, не сговариваясь, бросились обратно.

— Да? — Павел первым схватил трубку. — Володя? Что ещё?

— Мы уже спускаемся, Павел Григорьевич. Но я подумал, надо доложить вам прямо сейчас. Ни Ставицкого, ни Кравца наверху нет. Я подключился к мониторингу пропусков, оба покинули надоблачный уровень и сейчас где-то внизу. Это может быть проблемой.

— Может, — Павел замер, обдумывая услышанное. Мельников и Борис стояли рядом.

— Папа, Павел Григорьевич, я должен сказать, — Стёпка Васнецов опять вырос перед ними как из-под земли.

— Ты ещё здесь? — Мельников чуть заметно повысил голос. — Я же сказал, дуй домой немедленно!

— Но…

— Степан, сейчас не до тебя, — Павел повернулся к Борису. — Если Ставицкий каким-то образом узнал про АЭС. Или этот твой Кравец…

— Погоди, Паша, не суетись раньше времени. Пусть проверят тридцать четвёртый.

— Тридцать четвёртый? Это закрытый этаж. Что там у тебя?

— Ну, — Борис слегка замялся. — Место там у меня было организовано. Для разного. Кравец в курсе. Он за это дело и отвечал.

Павел внезапно понял, для чего Борис облюбовал себе то местечко на заброшенном этаже. Криво усмехнулся. Вспомнил, что Кравец тоже говорил про тридцать четвёртый, когда сдавал Литвинова. Что именно там, в заброшенных производственных помещениях, Борис и собирался прятать от него Нику.

— Володя, — произнёс он в трубку, не глядя на Бориса, хотя хотелось не только взглянуть, но и припечатать как следует. — Пусть твои люди прочешут заброшенные этажи и особенно тридцать четвёртый.

— Сделаем, Павел Григорьевич.

* * *

У дверей кабинета они расстались, Величко с помощником направились к лифту, Мельников последовал за ним, по пути ещё раз отмахнувшись от сына. Павел с Борисом двинулись к Северному лифту, одному из скоростных лифтов, которыми пользовались только военные, и где их должен был ждать Долинин со своими людьми. Анна и Катя догнали их по дороге. Борис глянул на Катюшу, озабоченно и важно вышагивающую следом за Анной, открыл был рот, но произнести что-то так и не решился, натолкнувшись на суровый взгляд Анны.

Павел тоже молчал.

На самом деле ему многое хотелось сказать. Им обоим. И Анне, и Борису. Сказать, как он благодарен им. Благодарен за все. За то, что они есть. За то, что они с ним. И тогда, тридцать лет назад. И сейчас.

Но он молчал.

А судьба, которая свела их вместе ещё в школе, продолжала вести за собой.

Глава 32. Кир

Удары сыпались один за другим — Татарин бил расчётливо, верно, старался попадать точно в живот и под рёбра. Тяжёлый ботинок с кованым металлическим мыском с каждым ударом выбивал из Кира воздух. Голову Кир прикрывал руками и инстинктивно подтягивал колени, но это спасало слабо. Следующий удар пришёлся по ноге — от острой вспышки боли мир на время погрузился в темноту. В этой темноте захлёбывалась криком Ника. Слов Кир разобрать не мог, ему казалось, что она где-то далёко, хотя это было не так — Костыль держал её рядом с дверями, в какой-то паре метров от него.

— Всё, хорош. Откинется раньше времени, наш фраерок остаток зажмёт, — ленивый голос Костыля слабо прорывался сквозь кровавую вату.

— Да не сдохнет, я ж его слегка пополоскал, — Татарин ударил ещё раз, но уже как-то нехотя, без прежнего энтузиазма. — И заткни ты эту дуру, надоела верещать. В башке звенит.

Голос Ники резко смолк. Кир дёрнулся, опять упрямо попытался встать, но безрезультатно. Тупой удар под рёбра опрокинул его навзничь.

Кир и Ника ждали появления этих двоих, и Киру даже в какой-то момент, когда он услышал гогот и громкие шаги кованых каблуков Татарина, гулким эхом отлетающие от бетонного пола заброшенного цеха, показалось, что у них ещё всё может получиться. Он сжал в руке свою импровизированную заточку, прошипел сквозь зубы заплаканной и отчаянно мотающей головой Нике: «по моей команде, беги, слышишь, беги!», но у них ничего не вышло. Костыль с Татарином были далеко не новички в этом