— Кто заставил тебя перекрасить волосы? — повторил он свой вопрос.

Враг с ним, с Вилем.

— Дядюшка Ги, — прошептала Эрна, — слуга моего… слуга рыцаря лю Дидье. Он… он сказал, что приехал за мной… он сказал, что за мной послал мой отец! Он не говорил… я не знала! Я думала, у меня нет отца! И вот недавно приехал… приехал дядюшка Ги… он сказал, что мой отец хочет меня видеть! Он одел меня как знатную госпожу! Бархат… и туфельки… я в жизни не видела ничего такого! И карета! Настоящая! Все мне кланялись! Я в жизни так не ела! Он сказал, что отец хочет позаботиться обо мне! Он сказал…

— Ты видела раньше этого человека?

— Кого, отец? — растерянно спросила девочка.

— Слугу. «Дядюшку Ги».

— Н-нет… не знаю… он же совсем обычный был. Может, видала где-то… на ярмарке в городе…

— Он приходил в твой дом?

— Нет, никогда.

— А рыцарь лю Дидье?

— А рыцарь приезжал! — поспешно заявила Эрна, как будто радуясь, что может что-то рассказать. — Я ещё думала — такой важный господин! К нам он не заходил, нет. Но через деревню проезжал. Несколько раз.

Если она не угадала, ей конец.

Священник сунул нос в письма, посмотрел одно, потом другое, третье…

— Сколько раз? — спросил он.

Какой кошмар! Не может же она не помнить, поди не заметь такого рыцаря.

— Я сама видела его дважды, — сказала девочка, хмурясь так, будто силилась вспомнить поточнее. — Но я была маленькая…

Священник чуть заметно кивнул.

Угадала или он окончательно понял, что она врунья?!

— Но, отец… — жалобно заговорила девочка, когда молчание затянулось. — Как же… неужели…

— Кто твоя мать? — спросил священник вместо ответа.

— Я не знаю, — «растерялась» Эрна.

Освободитель! Помоги!

— Мамушка Лоре была твоей матерью?

— Я не знаю, — повесила голову девочка. — Мне… мне не говорили… мне запрещали спрашивать.

— Ты не знаешь… И кто твой отец, тебе тоже не говорили?

— Н-нет… ну… вот только… когда повезли сюда!

— Постарайся вспомнить, дочь моя, это очень важно. Что тебе говорили, когда привезли сюда?

— Что я должна заменить своего брата Бастина, — без запинки ответила Эрна.

— Тебе говорили, зачем ты должна это сделать?

Девочка помотала головой.

— Какого цвета волосы у твоей воспитательницы?

— Светлые… у нас в деревне у половины народа светлые волосы.

— А у её матери?

— Седые.

— А у тётки?

— Тоже…

— Ты на них похожа?

— Не знаю… мне никогда не говорили!

— Другие люди в деревне не говорили ничего про тебя?

— Говорили, — с обидой подтвердила девочка, — что у меня глаз дурной говорили!

— И всё?

— Я к ним не ходила, — слегка надулась Эрна, как будто вспоминая детские ссоры. — Меня не пускали.

— Сержант Экон похож на тебя?

— Да не особенно, — растерялась девочка.

Зачем он спрашивает всякую ерунду?!

— Что говорил «дядюшка Ги», когда приказывал тебе перекрасить волосы?

— Он не мне это сказал, — ответила Эрна. — Он сказал мамушке, а та сказала бабушке Мете, меня привели и сказали, что так надо.

— И всё?

— Он… — напрягла воображение девочка. — Он что-то сказал… мамушке Лоре… может, не про то…

— Говори.

— Он сказал, мол, отец-то признает, да надо, чтоб другие не сомневались! — выпалила Эрна.

Долго ей это нести?!

Это издевательство такое?

Неужели он не видит, что она врёт?!

Священник снова кивнул.

— Ты убила не своего отца, — сказал он внушительно. — Заступник избавил тебя от чудовища, которое притворилось твоим отцом, чтобы облегчить своё гнусное предательство. Ты понимаешь меня?

Эрна тоже кивнула и постаралась принять непонимающий вид. На всякий случай.

— Тебя растили во лжи, — сказал отец Бенлиус. — Нам придётся поддержать эту ложь.

— Я не… — промямлила девочка, когда пауза очень уж затянулась.

— Для всех ты будешь дочерью и наследницей рыцаря лю Дидье, — торжественно произнёс священник, — единственной живой ветвью на заражённом дереве.

Заражённые ветви отсекают и сжигают…

Так говорят святоши.

— Но я же…

— Он умер сам, — резко ответил отец Бенлиус. — Напоролся на твой нож, когда поднял руку на единственного чистого потомка. Ты поняла, дочь моя? Он умер сам.

— Он умер сам, — послушно повторила за священником девочка.

Так её не будут пытать?!

Они тут спятили?!

— Отдыхай, дочь моя, — вздохнул отец Бенлиус. — Завтра мы возвращаемся в свою обитель.

* * *

В свою новую комнату девочка вернулась на подгибающихся ногах. Когда госпожа Татин учила её врать, она говорила, мол, надо всегда быть очень искренней. Вспоминать что-нибудь такое, чтобы все видели: она правда радуется или злится или обижается. Если её так легко отпустили… может, у неё получается?

Или они хотят растянуть удовольствие.

Вот Виль — он мог бы… наверное… ну… у него, наверное, никогда не было столько времени, чтобы так изо дня в день развлекаться.

Эрна некстати вспомнила, как убийца успокаивал её в детстве, заплетал косички и учил готовить сытную похлёбку. Она всхлипнула, ни от кого ни скрываясь, и кожей почувствовала соболезнующие взгляды провожавших её в комнату святош.

За каких-нибудь два дня они добрались до обители братьев-заступников. Высокие стены, повыше да покрепче, чем вокруг Арола, окружали два монастыря, и мужской, и женский. Обитель сестёр-созерцательниц стояла в самом центре крепости, окружённая своей стеной, ничем не ниже внешней. Снаружи к монастырю примыкало небольшое кладбище, на краю которого стояла маленькая белая часовня. Вот туда и внесли гроб с умершей аббатисой. Кто-то, видно, поехал вперёд, потому что их отряд встретил похоронный звон.

Девочку вместе с монахинями проводили в женскую обитель. К нам навстречу вышла маленькая сухонькая старушонка, как оказалось — сестра-ключница, управляющая монастырём в отсутствие аббатисы. Звали её сестра Утабио.