— Боже милостивый, она не иначе как святая.

— Заткнись. — Шеба хлопает меня по плечу. — С Жабой я никогда не была стервой.

— Ты всегда была бесподобна. Я видел Тревора сегодня утром. Он выглядит лучше.

— У него с каждым днем прибавляется сил, — кивает Шеба. — Я разговаривала с Дэвидом. Он считает, что можно будет отпустить Тревора домой через неделю.

— Давай я заберу его к себе. Тебе хватит хлопот с матерью.

— Мамуле гораздо хуже с тех пор, как ты ее видел. Кратковременной памяти нет вообще. Иной раз она не отличает меня от своего «бьюика». И знаешь, что странно: я всегда думала, что те, у кого болезнь Альцгеймера, ласковые и послушные. А моя мать превратилась в исчадие ада. В первый вечер она покусала моего шофера. А сегодня расцарапала мне руку. Взгляни.

Шеба расстегивает блузку и показывает мне четыре кровавые полосы, которые тянутся от ключицы до локтя. Но я не сразу их замечаю. Шеба, как всегда, без лифчика, и сначала мое внимание привлекает ее великолепная, прославленная на весь мир грудь.

— Шеба, а я вижу твои сиськи, — говорю я.

— Ну и что? Как будто ты их раньше не видел.

— Это было давно.

— Я слышала про Старлу. У тебя такой вид, словно тебе не хватает живого теплого тела, чтобы спать рядом.

— Пожалуй, ты права.

— Почему ты не сделаешь мне предложение?

— Потому что ты встречалась с Робертом Редфордом, с Клинтом Иствудом и еще с тысячей кинозвезд. Я не думаю, что мой маленький дружок может сравниться с их достоинствами.

— А, вот ты о чем! — фыркает Шеба. — Я провела с ними много скучных вечеров и малоприятных ночей. А теперь давай, делай мне предложение, Жаба.

— Шеба! — Под самым балконом бабушкиного дома я преклоняю колени в позе благоговейного обожания. — Прошу тебя, будь моей женой!

— Очень милое предложение. И весьма кстати. Я принимаю его, — кивает Шеба. — К тому же мне пора подумать о детях, а у нас с тобой должны получиться чудные детки.

— Что-что? — растерявшись, переспрашиваю я.

Тут Шеба предпринимает один из своих знаменитых выходов на публику, которая уже ждет нас. Я вынимаю из холодильника бутылку пива и вхожу в гостиную, когда Шеба уже сообщила собравшимся о своей помолвке. «С кем, с кем! С Жабой, конечно, черт, с кем же еще». Она целует меня с неподдельным чувством, чем застает врасплох. Друзья хохочут над моим явным смущением. Все, кроме Молли — она приподнимает брови, и Найлза — он крайне серьезен. Несмотря на все его уговоры, чтобы я оставил Старлу, тема эта слишком болезненная и слишком его затрагивает.

— Шеба просто дурачится, Найлз, — успокаиваю я его.

— Надеюсь, что нет. Вчера разыгрался настоящий кошмар.

— Воистину так, — вступает Фрейзер. — Ты не представляешь, что тут началось, когда Найлз привел Старлу к нам.

— Старла сбежала. Это конец, — говорит Найлз.

Молли не хочет прерывать наш разговор, однако произносит мягко:

— Предлагаю всем надеть купальные костюмы. Начальник полиции разрешил нам поплавать перед судьбоносным совещанием.

— Я забыл плавки, — вспоминаю я.

— У меня есть запасные, они в ванной на первом этаже, — непринужденно откликается Чэд без малейших признаков ревности, без малейших признаков того, что ему известно, как изменились мои отношения с его женой. — В промежности будут великоваты, а в остальном должны быть впору.

Фрейзер с Найлзом наперегонки бегут к пляжу. Оба атлетически сложены, у обоих великолепные фигуры. Их сыновья — завзятые спортсмены, обожают соревноваться и готовы живьем съесть более слабых соперников.

Надев плавки Чэда, я тоже бегу к берегу, пересекаю песчаную полоску пляжа и прыгаю в воду. Заплыв поглубже, ныряю. Жару этого дня вмиг смывает, я плыву под водой, пока хватает воздуха, потом выскакиваю на поверхность, к солнцу, и тут меня накрывает волной. Я оглядываюсь на берег с чувством глубокой благодарности к этому старому нелепому дому с беспорядочной планировкой и удобной мебелью. Этот дом для кого-то из нас был местом свиданий, для кого-то, напротив, местом уединения. Благодаря доброте Молли я всегда мог найти здесь приют, чтобы отдохнуть, залатать душевные дыры. Молли пускала меня пожить в этом доме на острове Салливан, когда моя жена пускалась в безумные бега. Первый раз Старла сбежала из нашего дома на Трэдд-стрит на месяц. Второй раз — на полгода. Это было на третьем году супружеской жизни. Потом я сбился со счета. Каждый раз Молли приносила мне ключ от этого дома, и я жил здесь. Для человека, у которого рассыпается жизнь, нет лучшего места. Я знаю каждый дюйм этого пляжа, как знаю родинки и шрамы на собственном теле.

Здесь, на глубине, меня омывает теплое течение Атлантики. Такое ощущение, словно зеленый шелк окутывает тело лаской. Всматриваясь в форт Самтер, замечаю последний паром, который отправляется обратно в город. Странно, что такой маленький остров положил начало самой большой войне в истории Америки. Я так стар, что помню времена, когда Айку и Бетти закон запрещал плавать в этих местах и ступать на эти пляжи.

Ко мне подплывает Молли. Я балансирую на цыпочках, она опирается на мои плечи, и так мы покачиваемся на волнах, которые накатывают одна за другой, подчиняясь только им с луной известному сценарию. Мы впервые наедине с Молли после той ночи, проведенной в моей постели в Сан-Франциско. Кажется, с тех пор прошла целая эпоха.

— Твой язык кошка съела? — спрашивает Молли. — Почему ты стал неразговорчивым букой?

— Не знаю. Прости.

— Почему ты не позвонил мне и ничего не рассказал про Старлу?

— Это была ужасная встреча, Молли. Худшая из всех. И может, последняя.

— А помолвка с Шебой?

— Просто шутка. Как иначе Шеба может оказаться в центре внимания, когда вокруг столько хорошеньких девушек вроде тебя? Она же профессионал. Она умеет организовать шоу.

— Не думаю, что она шутит.

Шеба качается на волнах вместе с Бетти, Айком и Чэдом. Прилив силен, и нас быстро сносит. Мы уже за три дома от бабушкиного. Шеба машет нам с Молли рукой и кричит:

— Эй, подружка, держись подальше от моего жениха! Знаю я тебя!

Чэд тоже машет рукой и кричит:

— А ты, сукин сын, держись подальше от моей жены! Знаю я тебя!

На лице у него улыбка, и кажется, что он совершенно спокоен и абсолютно уверен в себе. Не наступил еще тот день, когда парень вроде Лео Кинга уведет что-нибудь у такого парня, как он, Чэд Ратлидж, — вот что говорит его улыбка. Я смотрю на Молли и на ее лице нахожу подтверждение своим догадкам — оно невозмутимое, почти довольное. Если Молли и грустит, то совсем чуть-чуть, и решимость вернуться в благополучную, защищенную жизнь, для которой она рождена, гораздо сильнее. Мы утратили непринужденность, с которой общались, когда только-только прилетели в Сан-Франциско. Там солнце садилось в незнакомый океан, и Чарлстон с разнообразными обязательствами, что связывали нас по рукам и ногам, остался далеко, и можно было говорить слова, которые мы никогда не сказали бы друг другу в своей чарлстонской жизни к югу от Брод-стрит. Теперь мы испытываем неловкость в обществе друг друга. Черная звезда разделила нас. Слова улетучились. Молли плывет к берегу и заходит в дом.