— Также, как поступали с анабаптистами во Франкфурте, — проговорила я. — В те времена, когда я была совсем девчонкой. Их связывали по рукам и ногам, а потом топили в реке. И делали это не испанцы, а другие протестанты: кальвинисты, как мой отец.

Я не могла не вспоминать те ужасы, свидетельницей которых стала во Франкфурте, а также сожжение моего учителя Джослина, жертвы католической королевы Марии. То было самое ужасное из того, с чем мне довелось столкнуться в моей жизни. Я увидела, как правители и люди церкви не побоялись выпустить на свободу дикость и насилие лишь потому, что решили, что другие мужчины, женщины и даже невинные детишки — последователи Сатаны, а не истинного Бога. А в таком мире милосердию и человеколюбию нет места. А теперь Роберт говорит мне, что король Филипп объявил крестовый поход с целью уничтожения всех протестантов.

— Наш Договор об ассоциации — только начало, — донесся до меня голос Роберта. — Будут заключены новые, более могучие союзы и лиги. Мы должны начать нашу собственную священную войну во имя защиты и охраны того, что принадлежит нам по праву.

Правильные слова, но почему они так пугают меня? Я часто думала об этом все следующие дни, когда сидела у колыбели малютки сына, а его крохотная ручка крепко сжимала мой палец.

— Грядет конец света! — заявила мистрис Клинкерт, разбирая чистое белье моего маленького сына, складывая его одеяльца, чулочки и чепчики и отправляя их в огромный комод, стоявший в детской. Маргарет — нянька малыша Денби — смотрела на нее ревниво, обиженная на то, что ее обычные обязанности выполняет кто-то другой.

— Скоро, очень скоро наш мир рухнет, — продолжала мистрис Клинкерт, жуя, по обыкновению, душистые травы, и их запах наполнил комнату.

Маленький Денби, который беспокойно вертелся в колыбели, успокоился и потихоньку засыпал. Я сидела рядом с колыбелью и наблюдала за ним, вздрагивая от каждого его легкого движения или резкого вздоха.

— Все в это верят, — вновь зазвучал голос мистрис Клинкерт. Она искоса поглядела на меня, когда я не удосужилась ответить. — Даже вы здесь в Уонстеде, небось, слыхали о таком?

— Я слышала… — ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и спокойно. Я никогда особо не верила в пророчества. Мой опыт подсказывал мне, что они редко сбываются.

— Говорят, что падет великая империя. Троны зашатаются под всеми правителями, а одна из династий может прерваться, — гнула свое мистрис Клинкерт.

— Благодарю вас, Маргарет, — обратилась я к няньке. — Оставьте нас, пожалуйста.

Смысл слов мистрис Клинкерт был достаточно прозрачен, и мне не хотелось, чтобы слуги слышали такие высказывания, которые можно было бы счесть изменой королеве.

Елизавета в последнее время немного оттаяла по отношению к Роберту и даже, возможно, ко мне. Роберта сейчас в поместье не было — он, как это часто бывало в тот год, был занят на королевской службе. Но перед тем, как оставить двор, чтобы отбыть со своей дипломатической миссией, он получил разрешение от королевы послать ко мне мистрис Клинкерт, зная, что она будет мне подмогой и утешением, так как я печалилась и тревожилась по поводу малыша Денби и его здоровья. Я расценила этот поступок как жест дружелюбия со стороны королевы после того, как Роберт честно рассказал ей о том, что наш малыш не может ни ходить, ни говорить. Денби уже исполнился год, и стало очевидно, что он страдает от какого-то таинственного недуга, точную причину которого ни один из врачей не смог определить.

Сесилия сочла, что я уже слишком стара для того, чтобы выносить здорового ребенка, и не преминула мне об этом сообщить, а другие винили болезни и возраст Роберта. Мой отец что-то мрачно бормотал о грехах и воздаянии за них, но об этом он толковал по любому поводу. Его взгляд на жизнь, по мере того как он старел, делался все более и более мрачным. Интересно, что он думает обо всех пророчествах напастей и конца света, которые заполонили Англию.

— Неисчислимые бедствия падут на нас в год Страшного суда, — продолжала меж тем мистрис Клинкерт. — В год тысяча пятьсот восемьдесят восьмой от Рождества Христова[161].

— А разве великая империя уже не пала? — спросила я скорее для того, чтобы поддержать разговор, чем для того, чтобы спорить с мистрис Клинкерт. — Я имею в виду империю индейцев в Новом Свете?

— Ха! Разве ж это империя… горстка раскрашенных дикарей, пляшущих у костра. Нет! Беды ждут Англию, а возможно, и весь мир.

Она продолжила свою работу как ни в чем не бывало, а я глаз не могла отвести от моего сына. Как же он был похож на Роберта! Те же рыжеватые волосы (хотя шевелюра Роберта уже начала седеть), тот же твердо очерченный рот, те же длинные ресницы…

— Королева уж точно верит в то, что я вам тут толкую, — вновь оседлала своего любимого конька мистрис Клинкерт через некоторое время. — Она, ясное дело, утверждает обратное, но я-то вижу, в какой она тревоге. Она завела себе книгу предсказаний и читает ее почти каждый день. Иногда она даже читает ее вслух, но тихо, думая, что никого нет рядом. Своими ушами слышала, что грядут голод и засуха, что золото утратит свою цену, на наши голову падут неисчислимые бедствия и всем людям придет конец.

— Да, мрачные пророчества! Но, мне кажется, на памяти каждого поколения такие слухи обязательно возникают, но мы все еще здесь — никуда не делись и населяем лицо земли.

— В этот раз звезды сошлись против нас. Я слышала, как об этом говорил Уэффер, а уж он-то свое дело знает. Он сказал, что слыхал о конце света и Страшном суде, когда был еще ребенком. Правда, он надеется, что помрет раньше.

— Милый старый Уэффер! Да живет он вечно! — смеясь, воскликнула я.

Но мистрис Клинкерт торжественно воздела руки:

— Вот увидите, мадам, день придет, когда вы уверуете в то, что я сейчас говорю. Помяните мои слова, День Гнева Господнего близок!

Я не придавала должного значения предупреждениям мистрис Клинкерт, которая старела и делалась все более и более легковерной. И еще мне не хотелось поддаваться общему поветрию страха и паники. В конце концов, мне и без Судного дня хватало поводов для беспокойства. Что-то было не в порядке с моим маленьким сыном, одна моя дочь Пенелопа уже вполне вошла в брачный возраст и оказалась еще более упрямой и независимой, чем я в ее годы, а вторая моя дочь Дороти — всегда такая милая и послушная девочка — выказывала совершенно неуместную привязанность к простому моряку. Мне нужно было срочно подыскать дочерям хороших мужей из благородных семейств, найти средство против недуга моего малыша. Еще только не хватало мне того, чтобы боязнь конца света затуманивала мой разум.