— Добудь себе свой самолет, — сказал Шэнненхаус. Его щетинистая борода, светло-рыжая, дюймов семь в длину, задиристо торчала вперед от подбородка. Красноватые глаза пилота блестели от кофейного допинга, а весь он был закутан в красноватую шкуру северного оленя, выдранную из спального мешка. Джо еще никогда не доводилось сталкиваться с человеком, который бы так гнусно вонял (хотя впоследствии, безусловно, доведется). Шэнненхаус смердел так, словно его погрузили в какой-то жуткий сироп из камамбера и порченого бензина, сваренный в полной своего обычного содержимого плевательнице. Свой совет пилот решил на всякий случай подчеркнуть, швырнув в голову Джо серпообразный гаечный ключ. Пролетев в двух дюймах от своей цели, снаряд пробурил глубокую дыру в снежной стене. Джо мигом взлетел по лестнице до люка и выбрался на поверхность. Следующие три недели они с Шэнненхаусом ни разу не виделись.

Джо приходилось бороться с собственным безумием.

Радиосвязь на «Станции ВМФ СД-А2(Р)» восстановилась через семнадцать часов после Хилтонской катастрофы. Все это время Джо не спал, каждые десять минут делая очередную попытку связаться, и наконец, ровно в 07.00 по Гринвичу ему удалось достучаться до своего командования в бухте Гуантанамо. Затем Джо, не имея под рукой помощи Гедмана, мучительно медленной морзянкой проинформировал командование о том, что 10 апреля весь личный состав станции «Кельвинатор», не считая Кавалера, Шэнненхауса и одной собаки по кличке Моллюск, оказался отравлен угарным газом, скопившимся в помещениях ввиду скверной вентиляции. Краткие ответы командования все же отражали определенный шок и замешательство. Было отдано и вскоре отменено несколько противоречивых и непрактичных приказов. Командованию потребовалось гораздо больше времени, чем Джо с Шэнненхаусом, чтобы сообразить: самое раннее до сентября ничего тут поделать нельзя. Мертвые люди и собаки к тому времени прекрасно сохранятся; разложение здесь было явлением неизвестным. Китовый залив промерз чуть ли не до самого дна, стал совершенно непроходим, и в таком виде ему предстояло оставаться еще по меньшей мере три месяца. Да и в любом случае пролив Дрейка, как знал и сам Джо из отслеживания немецких коротковолновых сообщений, буквально кишел подлодками. Таким образом, у них не было никакой надежды быть спасенными каким-нибудь проходящим мимо китобойным судном без военного эскорта (впрочем, китобои теперь по большей части забросили местный промысел). Но даже если такое случится, то не раньше, чем ледяной покров начнет греться и трескаться. Наконец, через пять суток после первого сообщения Джо, командование приняло решение и выдало им с Шэнненхаусом и Моллюском совершенно излишний приказ сидеть смирно и ждать до весны. Джо было к тому же приказано поддерживать регулярный радиоконтакт и, насколько он окажется способен, продолжать выполнение своего первоначального задания на станции «Кельвинатор» (помимо более элементарного — поддержания американского присутствия на Южном полюсе), а именно: отслеживать радиопередачи на предмет сообщений с немецких подлодок. Все радиоперехваты следовало затем передавать командованию, которое в свою очередь станет передавать их криптоаналитикам в Вашингтоне с разными их электронными ерундовинами. Наконец Джо был обязан предупреждать командование о любых немецких передвижениях в сторону самого континента.

Именно в процессе выполнения этого задания здравый рассудок Джо стал впадать в спячку. Он сделался так же неотделим от рации, как Шэнненхаус от своего «кондора». И, опять же как Шэнненхаус, Джо не смог заставить себя жить в помещениях, которые они раньше делили с двадцатью тогда еще живыми и более или менее здоровыми людьми. Взамен этого он сделал местом своего обитания радиорубку. Хотя еду Джо продолжал готовить в кают-компании, он всякий раз относил ее через тоннели в радиорубку, чтобы там съесть. Его радиопеленгационные наблюдения, а также перехваты коротковолновых передач с двух немецких подлодок, тогда весьма активных в том регионе, были точными и исчерпывающими. А в свое время, получив некоторые наставления от командования, Джо научился управляться с тонкой и заковыристой кодирующей машиной ВМФ не хуже покойного Гедмана.

Однако Джо настраивался не только на военные каналы и те, что были непосредственно связаны с торговыми перевозками. Посредством своего мощного многополосного приемного устройства с коническим сканированием «Маркони-9А», настроенного на все и вся посредством трех семидесятипятифутовых вышек с антеннами, он круглые сутки прослушивал все, что только мог вытянуть из эфира: амплитудную и частотную модуляцию, коротковолновый и радиолюбительский диапазоны частот. Получалась своего рода эфирная рыбалка. Джо забрасывал свою леску и смотрел, что ему удастся поймать, а также как долго удастся удержать пойманное: живое выступление оркестра, исполняющего танго с берегов Ла-Платы, суровую библейскую экзегезу в Африкаансе, полтора иннинга бейсбольного матча «Красных Носков» с «Белыми Носками», бразильскую мыльную оперу, двух одиноких радиолюбителей в Небраске и Суринаме, что-то такое зудящих про своих собак. Он часами прислушивался к тревожному SOS попавших в шквал рыбаков или купцов, осажденных сторожевыми судами. Как-то раз Джо даже поймал самую концовку радиопередачи про Эскаписта и тем самым узнал, что Трейси Бэкон уже не играет там главную роль. Активней всего он, впрочем, следил за военными действиями. В зависимости от времени суток, наклона планеты, угла солнца, космических лучей, полярного сияния и слоя Е стратосферы Джо мог получить от восемнадцати до тридцати шести разных ежедневных выпусков новостей по всей планете, хотя, понятное дело, как и большинство людей во всем мире, он предпочитал новости Би-би-си. Вторжение в Европу шло полным ходом, и Джо, подобно многим другим, внимательно следил за его прерывистым, но неуклонным продвижением при помощи карты, которую он прикрепил к обитой войлоком стене радиорубки и украшал разноцветными булавками побед и поражений. Джо прислушивался к Х. В. Кальтенборну, Уолтеру Уинчеллу, Эдварду Р. Марроу — и, с не меньшей увлеченностью, к их издевательским теням, к ехидным инсинуациям лорда Ха-Ха, Патрика Келли из японского Шанхая, мистера О. Кея, мистера Анука Отними, а также к хриплым намеками Мошки-на-Майке, которую он частенько подумывал поиметь. Джо сидел, омываемый жидким бульканьем из наушников, по десять-пятнадцать часов кряду, вставая от пульта лишь затем, чтобы сходить в гальюн или покормить себя и Моллюска.

Легко было бы себе представить, что эта способность Джо тянуться так далеко и широко за пределы своей полярной гробницы, когда его единственную компанию составляли полуслепой пес, тридцать семь трупов людей и животных, а также человек, крепко прихваченный навязчивой идеей, могла послужить средством спасения Джо, соединенного в его одиночестве и изоляции чуть ли не со всем миром. Однако на самом деле суммарный эффект от такого времяпрепровождения, когда Джо день за днем стаскивал с себя наушники, опуская негнущееся тело и гудящую голову на пол рядом с Моллюском, в конечном итоге лишь подчеркивал одиночество и дразнил его единственной связью, которую он мог наладить. Точно так же, как в его первые месяцы в Нью-Йорке, когда ни в одной из одиннадцати ежедневно приобретаемых Джо газет, ни на одном из трех языков, никогда не бывало никакого упоминания о благополучии или неблагополучии пражской семьи Кавалеров, теперь радио тоже не давало ему никаких указаний на то, как они поживают. Дело было не просто в том, что о них никогда не упоминали — даже в самых глубинах своей безнадежности Джо на такую возможность никогда всерьез не рассчитывал. Нет, все выглядело так, будто он вообще больше никогда не мог получить никакой информации о чешских евреях.