— Счастливчик, — сказал Шэнненхаус. Затем он резко захлопнул свою зажигалку и выдохнул. Пилот сидел на складном брезентовом стуле рядом с Джо, в лучшей ковбойской манере широко расставив вытянутые ноги. Родом из захолустного городишки под названием Тастин в Калифорнии, Шэнненхаус усиленно культивировал ковбойские привычки, которые очень мало подходили к его тщедушной фигуре и профессорской внешности. Пилот щеголял приличной лысиной и очками в проволочной оправе, а его ладони, пусть даже мозолистые и покрытые шрамами, невесть как всегда оставались нежными. Шэнненхаус пытался быть неразговорчивым, но не мог удержаться от чтения лекций. Пытался быть суровым и недружелюбным, но был заядлым любителем давать непрошеные советы. Самый старший обитатель станции «Кельвинатор», он был асом Первой мировой с восемью сбитыми самолетами на счету, а в двадцатые годы летал в Сьерры и аляскские дебри. Шэнненхаус пошел добровольцем сразу же после Пёрла и, как и все они, был крайне разочарован своим назначением на «Кельвинатор». Снова сражаться он всерьез не надеялся, однако, всю жизнь занимаясь интересной работой, определенно искал чего-то большего. Со времени их прибытия на станцию «Кельвинатор» — официальное, засекреченное ее название звучало как «Станция ВМФ СД-А2(Р)» — погода стояла настолько паршивая, что пилот всего лишь дважды поднимался в небо — один раз с разведзаданием, которое оказалось прервано через двадцать минут внезапно налетевшим бураном, а другой раз в несанкционированной и неудачной попытке найти базу первой экспедиции Берда, последней экспедиции Скотта, первой экспедиции Амундсена или место хоть каких-то событий, случившихся в процессе этой траты времени, для которой словно бы специально был отчеканен эпитет «богом проклятая». Номинально Шэнненхаус считался первым лейтенантом, однако на станции «Кельвинатор» никаких рангов и церемоний никто не придерживался. Сам Джо был радистом второго класса, но никто и никогда не звал его иначе чем Чудила, Морзянка или, чаще всего, Дурень.

Дым манильской сигары очень Джо понравился. Он совсем не по-антарктически отдавал ароматом осени, костра и сырой земли. Внутри Джо таилось что-то такое, что запах горящей манильской сигары словно бы держал на безопасном расстоянии. Он протянул руку к Шэнненхаусу, многозначительно поднимая брови. Тогда Шэнненхаус передал ему манильскую сигару, и Джо попытался сесть, чтобы взять ее в зубы. Тут он понял, что засунут в спальный мешок на полу ангара, а верхняя часть его тела возвышается на груде одеял. Тогда Джо отклонился назад на одном локте и сделал длинную затяжку, глубоко втягивая пахучий черный дым в легкие. Это стало ошибкой. Последовал долгий и мучительный приступ кашля, а боль в голове и груди внезапно напомнила Джо о мертвых людях и собаках в тоннелях, чьи легкие теперь были полны невесть каких химикатов или микробов. Джо снова лег, лоб его был обильно усеян капельками пота.

— Вот блин, — только и вымолвил он.

— И впрямь, — согласился Шэнненхаус.

— Джонни, тебе нельзя туда спускаться! Обещай, что туда не пойдешь! Они там все…

— Ты мне еще рассказывай.

Рассыпая пепел по одеялам, Джо попытался сесть.

— Ты ведь туда не спускался?

— А разве ты вовремя прочухался, чтобы меня предупредить? — Словно бы в порядке упрека Шэнненхаус отобрал у Джо свою сигару, после чего толкнул его на пол. Затем он помотал головой, словно бы стараясь вытряхнуть застрявшее воспоминание. — Вот черт. Проклятье. — Обычно зудящий, оживленный наставительным пылом, голос пилота теперь был совершенно ковбойским, таким же сухим и ровным, каким Джо представлял себе Тастин, что в штате Калифорния. — Ничего хуже я в жизни своей не видел.

Солидную часть болтовни Шэнненхауса за все эти месяцы составляли байки про всякую жуть, которой он за всю свою жизнь навидался. Там в изобилии имелись люди, сгоравшие заживо, фонтаны артериальной крови из безруких плеч тех несчастных, кому не повезло случайно забрести в вихрь пропеллеров, охотники, почти ополовиненные кровожадными медведями и поутру приволакивающие свои обрубки в лагерь.

— Вот блин, — снова сказал Джо.

Шэнненхаус кивнул.

— Ничего хуже я в жизни своей не видел.

— Джонни, пожалуйста, кончай это повторять.

— Ладно, Джо, извини.

— А сам-то ты где был? Почему ты не…

— Я был здесь. — Ангар, хотя и погребенный в снегу земли Мэри Бэрд подобно всем остальным зданиям станции «Кельвинатор», не был соединен с остальной частью тоннеля — опять же из-за непогоды, что так рано и зловредно наступила в этом году. — Я был на вахте, а сюда пришел просто вот на него посмотреть. — Пилот дернул большим пальцем в сторону дряхлого «кондора». — Не знаю, что там натворил Келли, но связь…

— Мы должны поднять тревогу, мы должны им сказать…

— Я уже пытался ее поднять, — перебил Шэнненхаус. — Рация накрылась. Из нее теперь даже говна не выжмешь.

Тут Джо почувствовал, как паника поднимается в нем совсем как в тот день, когда он со стуком лыж и креплений провалился в сугроб — воздух вышибался из его легких, в рот набивался снег, а холодное лезвие льда кололо, добираясь до самого сердца.

— Рация накрылась? Черт, Джонни, а рация-то почему накрылась? — В охватившей Джо панике мелодраматическое подозрение, достойное одного из сюжетов Сэмми, о том, что Шэнненхаус немецкий шпион и что он всех их убил, заструилось в его сердце. — Что вообще творится?

— Расслабься, Дурень. Смотри в штаны не наложи. — Пилот снова передал Джо манильскую сигару.

— Знаешь, что, Джонни, — как можно спокойнее произнес Джо, выпуская дым, — у меня такое ощущение, что я сейчас в штаны наложу.

— Брось, все те чуваки мертвы, а рация накрылась, но никакой связи тут нет. Одно с другим никак не связано, как и вообще все в этой жизни. Тут не какое-то секретное супероружие фашистов, черт побери. Тут просто злоебучая печь.

— Печь?

— Уэйн нам угарного газу подпустил. — Антарктический Хилтон обогревался бензиновой печью, любовно именуемой Уэйном, поскольку сбоку у нее имелась надпись: СТАЛЕЛИТЕЙНЫЙ ЗАВОД ФТ. УЭЙНА, ИНДИАНА, США. Помешательство на раздаче имен, которое охватило людей вскоре после того, как они прибыли сюда, в не отмеченную на карте пустоту, быстро охватило все аспекты их жизни. Начали они с раций и гальюна, а затем стали присваивать имена каждому очередному похмелью и порезу на пальце. — Я поднялся на крышу и проверил там вентиляторы. Наглухо забиты снегом. То же самое и в Собачьем городке. Я говорил командиру, что эти вентиляторы дерьмово устроены. А может, и не говорил. Не помню. Но эта мысль совершенно точно приходила мне в голову, когда мы их монтировали.

— Все погибли, — сказал Джо, и это его заявление лишь на самом кончике поблескивало слабым намеком на сомнение и надежду.

Шэнненхаус кивнул.

— Все. Кроме тебя и твоего дружка. Надо полагать, потому что ты лежал в самом дальнем конце тоннеля от двери. А насчет того, что рация накрылась, то кто знает, что тут за херня. Магнитные поля. Солнечные вспышки. Да мало ли что. Думаю, она еще очухается.