Главным вопросом, вызывавшим у Германии озабоченность еще со времен ее победы в 1871 г., была Франция. Благодаря работе шпионов, один из которых был в конечном счете раскрыт в «деле Дрейфуса», отчетам атташе в Париже и внимательному чтению французской прессы и парламентских дебатов немецкие военные до 1914 г. имели достаточно точное представление о численности французских вооруженных сил. Они также просчитали, что основные силы Франции будут сконцентрированы на общей границе между двумя их странами – от точки южнее западной части бельгийской границы до швейцарской границы, – и ожидали, что французы, вероятно, в случае войны предпримут наступление в северной части Лотарингии.

Но в головах немцев так и не уложилось, насколько в действительности сильны были французы и – что важно – насколько хорошо они будут воевать. Безусловно, «дело Дрейфуса» нанесло французским военным значительный ущерб. Политическое вмешательство и разногласия во французском обществе деморализовали офицерский корпус и вызвали волнения в войсках, и немцы с удовлетворением отмечали частые случаи отсутствия дисциплины и даже открытого бунта в годы, предшествовавшие 1914-му[939]. Более того, французы – как офицеры, так и рядовые – относились к строевой подготовке и военным учениям легкомысленно и пренебрежительно. «Производит весьма необычное впечатление, – отмечал в 1906 г. военный атташе Германии в Париже, – когда днем случайно видишь, как какое-нибудь отделение играет в Венсенском лесу в футбол, вместо того чтобы заниматься военной подготовкой». В постановочных баталиях войска, которые должны были находиться на предполагаемом огневом рубеже, удобно устраивались и иногда даже читали газеты, которые покупали у предприимчивых торговцев, которые шатались по предполагаемому полю боя[940]. Однако французы были тем народом, который дал великого Наполеона и его солдат и имел традицию воевать хорошо, с большой отвагой. Даже отсутствие у них дисциплины давало им преимущество над немцами. Все тот же самый немецкий военный атташе, потрясенный игрой в футбол в Венсенском лесу, сообщал в Берлин: «Наверное, с французами можно обращаться только так, и, безусловно, в их случае темперамент, особенно перед лицом противника, во многом заменяет то, что можно воспитать повседневной подготовкой и дисциплиной в людях, в жилах которых кровь течет медленнее»[941].

Когда дело дошло до русских, немцы сформировали у себя более отчетливое мнение, которое широко разделяли в Европе. Россия была великой державой только по названию, и ее воору женные силы оставались отсталыми, плохо организованными и с плохими командирами. Простой русский солдат был стоек и упорен в обороне, но такие качества не годились для современной наступательной войны. Офицеры, по словам немецкого военного наблюдателя на Русско-японской войне, «были лишены нравст венности, какого-либо чувства долга или ответственности». Поражение России в войне с Японией в полной мере выявило недостатки русских, и было ясно, что русским потребуются годы, чтобы восстановить и перестроить свои вооруженные силы[942]. Даже когда спустя несколько лет после Русско-японской войны стало ясно, что Россия восстанавливает и переоснащает свои вооруженные силы, немецкий Генеральный штаб по-прежнему планировал оставить около тринадцати дивизий на своих восточных границах с Россией и предоставить своей союзнице Австро-Венгрии вести с ней основные военные действия до тех пор, пока ожидаемая победа Германии над Францией не позволит Германии перебросить больше сил на восток. Размеры России и ее неразвитая железнодорожная сеть в любом случае гарантировали, что русские армии не смогут быстро добраться до границ своего собственного государства. Как сказал Мольтке Конраду в 1909 г.: «Наше самое главное намерение должно состоять в том, чтобы добиться быстрого решения. Это едва ли будет возможно в войне с Россией»[943].

Немецкое высшее командование не было особенно высокого мнения о способности Австро-Венгрии воевать, но предполагало, что их союзница будет по крайней мере равным по силам противником России. В 1913 г. Генеральный штаб Германии дал убийственную оценку вооруженных сил Австро-Венгрии. Армия была ослаблена этническими разногласиями, и продолжительный финансовый и политический кризис с Венгрией означал, что она не способна обучить и вооружить достаточное количество солдат. За предшествующие десятилетия мало было сделано для того, чтобы армия отвечала современным требованиям, и, хотя реформы начались, они завершились лишь в 1916 г. Сеть железных дорог совершенно не годилась для переброски войск. Офицеры, согласно оценке, сделанной уже в 1914 г., были преданы и верны королевской власти, но общий уровень армии был низок[944]. И тем не менее немцы рассчитывали на Австро-Венгрию, которая должна была отвлекать на себя вооруженные силы России около сорока дней – время, за которое Германия должна была разгромить Францию, чтобы получить возможность перебросить войска на восток и завершить войну. Как сказал Шлифен в 1912 г. незадолго до своей смерти: «Судьба Австрии будет решаться не на берегах Буга, а на берегах Сены!»[945]

Германия была еще худшего мнения о своем другом союзнике – Италии. «Порядок на марше не поддается описанию, – заметил военный атташе Германии в Риме, – каждый делает что хочет, и я видел множество отставших солдат, которые нарушали ряды без разрешения, чтобы что-то себе купить»[946]. Еще больше, чем армия Австро-Венгрии, итальянская армия страдала от нехватки финансирования и людских ресурсов, устаревшего вооружения и недостаточной военной подготовки. Ее старшие офицеры, за небольшим исключением, были ничем не примечательны, а младшие офицеры возмущались начальством, своими условиями и слабыми перспективами в продвижении по службе. Неудивительно, что боевой дух всей армии был низким.

В любом случае не было ясно, останется ли Италия в Тройственном союзе. К 1902 г. ее отношения с Францией заметно улучшились, и Италия тайно обещала не участвовать в нападении Германии на Францию. Как средиземноморская морская держава, Италия всегда предпочитала быть в хороших отношениях с ведущей мировой военно-морской державой Великобританией. И в то же время отношения Италии с Австро-Венгрией, никогда не бывшие хорошими, ухудшались. Эти две страны соперничали в западной части Балкан, и в обеих из них шли разговоры и строились военные планы войны друг против друга. Пока Конрад в Австро-Венгрии думал о нападении, Генеральный штаб Италии, сознающий свою слабость, строил планы оборонительной войны. Обещания Италии оказать Германии военную поддержку плохо вязались с ее растущей озабоченностью в отношении Австро-Венгрии. В 1888 г., вскоре после образования Тройственного союза, Италия пообещала послать войска на помощь Германии через Австрию вдоль Рейна при любом нападении французов. И хотя начальник Генерального штаба Италии в 1908–1914 гг. Альберто Поллио с самого начала не хотел выполнять это обязательство, в феврале 1914 г. правительство Италии подтвердило, что в случае начала войны оно пошлет три армейских корпуса и два кавалерийских дивизиона на верхний Рейн для присоединения к левому флангу немецкой армии. В переломный момент в июле того года немецкое военное командование продолжало надеяться на итальянские войска, хоть и довольно сдержанно оценивало надежность или полезность итальянцев[947].