— Пойдем, разберемся, — сказал Королев Марье Ивановне.

Нужно было понять, почему отцепили вагон и что делать дальше. Они вдвоем обошли разбитое здание вокруг и, спотыкаясь в сумерках о кирпичи, добрались до какой-то норы, которая вела куда-то вниз, в подвал. Королев отодвинул одеяло, заменявшее дверь, и они оказались в низкой комнате без окон, которую озаряла керосиновая лампа без стекла. Стрекотал телеграфный аппарат, звенел телефон. За тесно сдвинутыми столами сидели люди, все железнодорожники, один только военный — капитан. Королев подошел к столу капитана.

— А, это вы привезли нам девиц! — сказал капитан насмешливо, взглянув на Королева и Марью Ивановну. — Очень кстати, очень…

Насмешливость капитана не понравилась Королеву. Уж не над тем ли он смеется, что Королеву пришлось командовать девушками? Королев насупился и слушал объяснения капитана враждебно.

Оказалось, когда ночью прибыл эшелон, в Мартыновку пришел приказ направить артиллерийский дивизион по другому маршруту. А так как девушки не имели к дивизиону никакого отношения, вагон с ними отцепили и оставили. Капитан — военный комендант Мартыновки — не знал, что с ними делать дальше. У него не было никаких указаний.

— Что тут решать? — сказал Королев резко. — Я должен доставить их в наш батальон. Мне приказано, и приказание не отменено. Прицепите нас к первому поезду, который пойдет в том направлении…

— В том направлении ни одного поезда не было уже больше суток, — сказал капитан.

— А что там случилось? — спросил Королев.

— Почем я знаю, — ответил капитан. — Разве мне докладывают?

У капитана было пожилое морщинистое лицо с глубокими вертикальными складками на щеках у концов губ, и никак нельзя было понять, когда он говорит всерьез и когда шутит. Впрочем, сейчас он, кажется, не шутил. Он не знал, что делать с этими девицами.

— Погодите, — сказал он. — Попробую дозвониться.

Он долго трудился над телефоном, — так долго, что Королев и Марья Ивановна устали стоять. С кем он пытался связаться, Королев не понимал. Иногда капитан до кого-то пробивался сквозь плохо проходимую гущу проводов, вступал в длинные загадочные для Королева разговоры; но всякий раз это была не та инстанция, от которой зависела судьба Королева и его девушек. Наконец капитан изнемог.

— Вот что, младший лейтенант, — сказал он, откинувшись на спинку стула. — Выводите своих девиц из вагона.

Он объяснил, что не имеет права оставить на территории станции ни вагона, ни девиц. Ему приказано не задерживать подвижной состав на пристанционных путях, чтобы немцы опять не начали бомбить, как третьего дня. Он дал такой совет: получить для всех на складе по продовольственным аттестатам сухой паек дня на два, а потом отвести девиц куда-нибудь в сторонку и там ждать.

— Чего ждать? — спросил Королев. — Я должен ехать на станцию Ржа.

— Понимаю, — сказал капитан.

— Вот, в моей командировке указано, что я обязан прибыть на место не позже завтрашнего дня.

— Вижу, — сказал капитан. — Я постараюсь дозвониться до начальства. Дозвонюсь — поставлю вас в известность.

— А вдруг не дозвонитесь?

— Все может быть, — сказал капитан.

Королев устал от этих долгих уклончивых разговоров. Глухое раздражение подымалось в нем.

— Вы не хотите нас отправить, — сказал он капитану.

Капитан рассмеялся.

— Очень вы мне нужны! — воскликнул он, смеясь.

Потом внимательно посмотрел Королеву в лицо и прибавил вполне серьезно.

— Послушайте, молодой человек, куда вы торопитесь со своими девицами? Вы что, не слышите, что творится? Кому они там сейчас нужны? А здесь они целы будут. Была б моя воля, я бы их первым поездом отправил обратно.

Королеву не понравилось, что его назвали молодым человеком. Так офицеры друг друга не называют. Совет капитана тоже ему не понравился. Королев был слишком молод, чтобы согласиться с такими рассуждениями.

— Нет, так нельзя, и воля не ваша, — сказал он враждебно. — Я должен выполнить приказ. При любых обстоятельствах.

— Что ж, выполняйте, — проговорил капитан холодно. — Только нет туда поездов.

— А если будут, вы нас отправите?

— Словом, освобождайте вагон!

8

День был знойный с самого утра, и чем выше подымалось солнце, тем становилось жарче. Кучи черного паровозного шлака накалились: дотронешься до кирпича и обожжешься. Королев сидел один на старой просмоленной шпале среди огромных лопухов в жидкой тени уцелевших станционных берез и ждал. Марья Ивановна давно увела девушек через пути, за поляну, в лесок; там, говорят, какая-то речка. Она успела получить для всех сухой паек на два дня, и весь этот паек взгромоздили на спину Луши Зверевой, замечательной своей силой. Девушки ушли, а Королев остался — ждать поездов и сторожить коменданта, которому не доверял. Этот комендант пальцем о палец не ударит, чтобы помочь им добраться до батальона.

Иногда поезда проходили; но все они шли в обратную сторону, с фронта в тыл, и в Мартыновке не останавливались. Медленно прополз санитарный поезд, длинный-длинный, с занавесками на всех окнах, зловеще безмолвный. Прошел и один встречный эшелон, с тыла на фронт, весь в вянущих березовых ветках, полный бойцов, орудий, автомобилей; он тоже не остановился и с ходу свернул на боковой путь — не туда, куда надо было Королеву. Когда составы уходили и станция пустела, опять становился слышен равномерно пульсирующий гул за горизонтом.

Королев привык к этому гулу за зиму, и там, на аэродроме, совсем разучился замечать его. Однако здесь дело было другое: если гул этот так отчетливо слышен здесь, в Мартыновке, в двухстах километрах от их аэродрома, значит, что-то изменилось, произошло что-то скверное. Королев очень смутно представлял себе очертания линии фронта; никаких карт он никогда не видел, и что он мог знать, просидев столько месяцев на одном месте, в дыре. Но ему ясно было, что за время его поездки фронт, всю зиму простоявший неподвижно, сдвинулся, и в невыгодную для нас сторону. Что-то случилось ужасное, и как раз в том краю, где стоял их батальон…

И вдруг этот батальон, который он столько месяцев считал самым постылым местом на свете, показался ему милым и близким, словно родной дом. С нежностью вспомнил он землянки, своих бойцов, своих сотрапезников по столовой. Где они? Живы ли? Вспомнил пустое летное поле, над расчисткой которого столько трудился… Там все ему было ясно, там не пришлось бы ему самому решать, что делать… И его неудержимо туда потянуло.

Если бы дело касалось его одного, он сейчас отправился бы искать свой батальон, — хоть пешком. Одному — легко, за себя он не боялся. Но как быть с этой обузой, с девушками? Нужно же было так случится, что ему