Через два дня пути (все это время он делал заметки и с помощью карманного компаса чертил грубую карту) он смог с некоторой уверенностью определить, что гора достигает тридцати миль в длину и четырех или пяти миль в ширину — это длинный вытянутый хребет из гнейса с вкраплениями слоев известняка.

Он обогнул восточный край горы и по данным компаса заключил, что возвращается вдоль противоположного склона к тому месту, где оставил фургоны. Там, где его внимание привлекали какие-нибудь особенности, например, трещина или ряд пещер, он стреноживал лошадь и лез наверх, чтобы взглянуть поближе.

Один раз он обнаружил небольшой ручеек чистой пресной воды, вытекавший из основания утеса и наполнявший природный каменный бассейн. Здесь он наполнил фляги, разделся и выстирал одежду. И, наконец, выкупался, восторженно ахая от холода. Дальше он поехал освеженный.

В нескольких местах он находил на скалах новые росписи бушменов и поражался точности глаза и руки художника, изображавшего фигуры антилоп и буйволов так, что даже взгляд охотника не мог выискать ошибки. Однако росписи были древние, и свежих следов людей он не обнаружил.

Лес и долина под утесами кишели дичью, и он каждый день без труда подстреливал жирную молодую газель или антилопу и питался свежим мясом. На третий день он добыл самку импалы и приготовил кебаб из потрохов, почек и печени, насаживая их на зеленые веточки и обжаривая на угольях.

Однако запах свежего мяса привлек к его лагерю нежелательное внимание, и часть ночи он провел, стоя с ружьем возле лошадей, а в темноте за кругом света ревел голодный лев. Утром он осмотрел следы зверя и понял, что это взрослый самец, чье время расцвета миновало. Поврежденная лапа заставляла его сильно хромать.

«Опасный зверь», — бормотал Лотар. Он наделся, что лев уйдет. Но, когда вечером лошади начали нервничать и ржать, он понял: надежда тщетна. Должно быть, лев целый день шел за ним и, ободренный наступившей темнотой, подошел ближе и стал кружить вокруг лагеря. Еще одна бессонная ночь. Лотар смирился с этой мыслью и подбросил дров в костер. Готовясь нести караул, он надел шинель и пережил очередное мелкое разочарование. Не хватало одной медной пуговицы. Значит, ночью в шинели будет холодно.

Ночь была долгая и неприятная, но вскоре после полуночи льву, должно быть, надоело бесплодное преследование, и он ушел. В последний раз его рев донесся до Лотара с расстояния в полмили, из травянистой лощины. Потом наступила тишина.

Лотар устало проверил сбрую на лошадях, пошел к костру и завернулся в одеяло, одетый и в обуви. И через несколько минут погрузился в глубокий сон без сновидений.

Проснулся он с удивительной внезапностью и обнаружил, что сидит с ружьем в руках, а в ушах еще звучит громовой рев рассерженного льва.

Костер прогорел до белого пепла. Но вершины деревьев уже чернели на бледном утреннем небе. Лотар отбросил одеяло и встал. Лошади застыли в тревоге, насторожив уши, наставив их вперед, в сторону открытой поляны, чья серебристая трава виднелась сквозь частокол леса мопани.

Лев снова заревел, и Лотар определил, что до него с полмили в ту сторону, куда смотрят лошади.

Львиный рев так далеко разносится в ночи, что неопытному слушателю не определить расстояние: он играет со слухом, как чревовещатель, и кажется, что зверь рычит гораздо ближе.

Громовой рев снова огласил лес. Лотар никогда не слышал, чтобы зверь так себя вел, столько гнева и накопленной досады звучало в этих громовых раскатах. И тут он дернул головой от неожиданности. В перерыве между одним рыком и другим Лотар услышал новый звук — явственный человеческий крик, полный ужаса.

Лотар начал действовать не задумываясь. Схватил уздечку своей любимой лошади породы гунтер и вскочил ей на спину без седла. Ударил пятками в бока лошади, пуская ее в галоп, и, управляя коленями, повернул ее в сторону поляны. Проезжая под низкими ветвями, он лег, прижимаясь к холке, но как только вырвался на открытое пространство, выпрямился и стал лихорадочно осматриваться.

В несколько минут после его пробуждения свет разгорелся, и восточная часть неба приобрела оранжевый цвет. На отшибе от леса на поляне росло огромное дерево мопани, окруженное высокой сухой травой. Высоко в кроне виднелось темное пятно, и неопределенные, но сильные движения заставляли ветви мопани колыхаться на фоне неба.

Лотар повернул лошадь туда; громовой рев льва сопровождался еще одним пронзительным криком.

Только тут Лотар разобрал, что происходит на дереве, и с трудом поверил своим глазам.

— Великий Боже! — удивленно произнес он: он никогда не слышал, чтобы львы лазили по деревьям. Высоко в ветвях сидела большая рыжевато-коричневая кошка. Задними лапами она цеплялась за ствол, а передние тянула вверх, к человеческой фигуре едва за пределами ее досягаемости.

— Но! Но! — Лотар локтями и коленями погнал лошадь во весь опор; поравнявшись с деревом, он на всем скаку спрыгнул, погасив толчок при приземлении ногами и спиной. Потом стал обходить дерево, запрокинув голову, прижимая ружье к груди и стараясь точно выстрелить в зверя над собой.

Лев и его жертва казались неясными силуэтами на фоне неба. Выстрелом снизу можно было легко задеть обоих, а обилие веток грозило рикошетом.

Лотар ходил, пока не нашел просвет в ветвях, поднес ружье к плечу и прочнее встал в ожидании отдачи, целясь точно вверх, но все еще не решаясь выстрелить. В это мгновение лев дотянулся лапой до человека, наполовину стащив его с шаткого насеста. Крик был таким жалобным и полным боли, что Лотар не мог больше ждать.

Он прицелился в спину льва у репицы хвоста, в точку, самую дальнюю от дергающейся жертвы, которая из последних сил упрямо цеплялась за ветвь мопани. Раздался выстрел. Тяжелая пуля из «маузера» размозжила льву кости между напрягшимися задними ногами, пробила позвонки на локоть вверх, повредила нервы, ведущие к конечностям, и вылетела, вырвав из спины клок кожи с мясом.

Задние лапы льва судорожно дернулись. Огромные когти, невольно втянувшись в ножны на кожистых подушечках лап, отцепились от коры мопани, и парализованные лапы больше не могли держаться. Огромная коричневая кошка, ревя и крутясь, заскользила вниз по стволу, ударяясь о нижние ветки и выгибая спину от нестерпимой боли.

Когти передней лапы льва по-прежнему впивались в человеческую плоть, и он тащил за собой свою жертву, хрупкое тело, которое от его конвульсий тряслось и дергалось. Они клубком ударились о землю, и сила удара передалась Лотару через подошвы сапог. Когда они падали, Лотар отскочил, но теперь бросился вперед.

Задние лапы льва, раскоряченные, как у жабы, придавили человека. Лев приподнялся на передних лапах — мешали парализованные задние, — подполз к Лотару, открыл пасть и заревел. Из его пасти несло падалью и разложением, горячая зловонная пена залепила Лотару лицо и руки.

Лотар сунул «маузер» почти в эту страшную пасть и выстрелил не целясь. Пуля вошла в мягкое небо в ее глубине, раздробила затылок и вышла в фонтане розовой крови и мозга. Лев еще секунду стоял на передних лапах, затем воздух с уханьем вырвался из его легких, и он медленно завалился набок.