Вода была холодна даже сквозь перчатку. Я сунула руку вниз,черта холодной кровавой воды поползла вверх по коже, и опустив руку только дополовины, я на что-то наткнулась.

Застыв на мгновение, я неглубоко вдохнула и повела рукойвдоль того, чего касалась. Оно было одновременно и мягким, и твердым — мясистаяплоть. Я добралась до кости, и ее было достаточно, чтобы ухватиться и вытащитьиз воды.

Это было то, что осталось от руки женщины. С розовато-белойкости стекала вода. Конец, который крепился к плечу, был обломан. Естьинструменты, которые могут оставить такие повреждения, но я сомневалась, чтобыкто-то побеспокоился их доставать.

Отложив руку в сторону, я снова стала шарить там, где еенашла. На этот раз я погрузила руку глубже и вытащила почти голую кость. Она небыла похожа на фрагмент человека, и я старалась так о ней не думать. Будтонашла в лесу останки животного и пыталась сообразить, кто его съел. Большиезубы, очень сильные челюсти. Мало кто из истинных хищников обладает силой,способной сокрушать кости, но ею обладают почти все ликантропы. Вряд ли такуюбойню в ванной пригородного дома могла устроить сбежавшая из зоопарка гиена.

Я осторожно, очень осторожно опустила кость обратно в воду,потому что никак не хотела, чтобы на меня полетели брызги от всплеска.

Отвернувшись от ванны, я осторожно прошла к двери, снялаперчатки, бросила в мешок, который открыл для меня Зебровски, прислонилась ккосяку, сняла бахилы, бросила их в мусорный мешок, вышла из этой камеры ужасови продолжала идти, пока не дошла до спальни.

Здесь воздух казался чище, более пригодным для дыхания.

Зебровски шел за мной, и тут голос Мерлиони спросил:

— Она это сделала?

— Ага.

Мерлиони издал что-то вроде торжествующего карканья:

— Я так и знал! Я выиграл!

Я посмотрела на него, на Зебровски:

— Прошу прощения, что было сказано?

Зебровски даже не смутился:

— Мы поспорили, полезешь ли ты в эту ванну рукой. Явздохнула и покачала головой:

— Ребята, вы квинтэссенция ублюдков.

— Ух ты! Квинтэссенция! — повторил Мерлиони суважением. — Блейк, если ты будешь ругать нас умными словами, мы никогдадо их смысла не допрем.

Я посмотрела на Зебровски:

— Это оборотень. Не знаю, правда, тот же или другой.Первая жертва была убита в постели. Вторая тоже? — Он кивнул. — Аэтих убивали в ванне, и там не меньше двух тел.

— Почему двух? — спросил Зебровски.

— Потому что куча слишком высока, черт бы ее драл, дляодного женского тела, особенно если учесть, что часть он сожрал.

— Ты говоришь «он», будто знаешь.

Я покачала головой:

— Не знаю, но предполагаю, что это самец, потому чтомало кто из женщин способен на такое. Бывает, но редко.

— У нас есть свидетель, что женщина, владеющая этимдомом, и ее подруга входили сюда около двух часов ночи. — Зебровски закрылглаза, будто вспоминая точный текст. — Они казались пьяными, и с ними былмужчина.

— Есть свидетель? — спросила я.

— Если мужчина, который привез их домой, оборотень, ине лежит в той куче в ванне, то да.

Я об этом не подумала.

— Вообще-то может там лежать. Кстати, почему вода стоиттак высоко, почему не сработал страховочный слив?

— Наш стажер сказал, что там застрял кусок тела. Меняпередернуло.

— Тогда понятно, с чего его выворачивает.

— А на этом я проиграл, — сказал Мерлиони.

— На чем? — спросила я.

— Почти все мы ставили, что тебя вывернет.

— А кто ставил на меня?

Зебровски прокашлялся:

— Это я.

— И что ты выиграл?

— Ужин на двоих у «Тони».

— А ты, — спросила я у Мерлиони, — чтовыиграл на том, что я там шарила?

— Баксы.

Я покачала головой:

— Чтоб вы все лопнули! — И я пошла к двери.

— Погоди, у нас еще одно пари, — окликнул меняМерлиони. — Кто была та цыпочка на телефоне, когда Зебровски тебяразбудил?

Я готова была отпустить убийственный комментарий, когда меняостановил голос от дверей:

— Вы видали что-нибудь подобное после Нью-Мексико?

Я обернулась к дверям, где стоял мой любимый агент ФБР.Специальный агент Брэдли Брэдфорд, улыбаясь протягивал мне руку.

Брэдли был сотрудником Отдела Специальных Исследований —новое подразделение по борьбе с преступлениями, имеющими противоестественнуюподоплеку. В последний раз мы с ним работали на весьма грязных убийствах вНью-Мексико.

На его твердое пожатие я ответила своим таким же. Онулыбнулся — думаю, мы оба были рады видеть друг друга. Но он обвел взглядомкомнату и нашел Зебровски.

— Сержант Зебровски, я думаю, вы ведете праведнуюжизнь.

Зебровски подошел к нам:

— О чем это вы, агент Брэдфорд?

Агент показал тонкий конверт плотной бумаги.

— Напротив клуба, где эти женщины были вчера вечером,есть магазин. В прошлом году его ограбили, и после этого поставили отличнуюсистему наблюдения.

Шутки кончились. Зебровски вдруг стал полностью серьезен.

— И?

— На ленте есть мужчина, подходящий под описание вашегосвидетеля. Он был вчера с этим женщинами, они прошли точно под окноммагазина. — Он открыл конверт. — Я взял на себя смелость сделать отпечатоксо стоп-кадра.

— И раздать его всем вашим людям, — предположилМерлиони.

— Нет, детектив. Это единственный экземпляр, и я первымделом принес его сюда.

Мерлиони, может, и хотел бы поспорить, но Зебровски ему недал.

— Мне все равно, кто раскроет это дело, лишь бы мывзяли этого типа.

— Я того же мнения, — ответил Брэдли.

Я ему не до конца поверила. В прошлый наш разговор егокрошечный отдел находился на грани расформирования, а дела из его производствахотели передать в отдел поддержки расследований, то есть в отдел серийныхубийц. Брэдли был из хороших парней. Он действительно больше интересовалсяраскрытием преступлений, чем карьерным успехом, но его новый отдел был емудорог. Он был всерьез убежден, что федералам такой нужен. Я с ним была согласна.Так зачем же он передает единственный экземпляр снимка? Поделиться — это имелобы смысл, просто отдать — никакого.