что, когда Жуков был смещен, рабочие всех шахт Донбасса три дня бастовали. Выслали войска. Они сказали начальству: «Ваших войск нам не надо. Мы ничего не сделали плохого, но работать не будем. А если вы пустите в ход силу, вам же хуже будет».

Это замечательно. Не то что интеллигенция (Там же. С. 372).

В основу симфонии были положены подлинные революционные песни («Слушай», «Вы жертвою пали», «Беснуйтесь, тираны», «Варшавянка», «Смело, товарищи, в ногу»), которые Шостакович «перевел» в чисто инструментальное звучание, без непосредственной опоры на конкретность словесного текста Слово «звучало» как бы через инструментальную музыку, ее тембровые краски (С. Хентова. Шостакович. С. 325).

Анне Андреевне принадлежит удивительно тонкое замечание о музыке Одиннадцатой симфонии Шостаковича. Об Одиннадцатой симфонии приходится слышать вещи уничижительные, поскольку автор дал ей название «1905 год». А Ахматова сказала, что там «песни летят по черному страшному небу, как ангелы, как птицы, как белые облака» (С. Волков. Беседы с Иосифом Бродским. С. 320).

Представьте: он стал на колени: «Юра! Умоляю! Нас разгонят. Уберите конец – я уже сдаю повесть в набор!» Я посмотрел – у него чуть не слезы на глазах. «Батальоны…» ему нравились до сумасшествия. Я говорю: «Господи, но что ж я буду делать со своей совестью?» И тут я допустил слабость – потому что в книге, разумеется, мой конец печатать не стали, то есть не решились рисковать. А потом случилась беда – при переезде с квартиры на квартиру я потерял эти странички, и как ни силился потом, так и не смог по памяти восстановить текст. Я прекрасно помню содержание этих страниц, но текстуально восстановить их не могу с тем настроением и той болью (цит. по: В. Огрызко. Советский литературный генералитет. С. 305).

Он грубо отрекается от своей бывшей родины, от русской музыки, от принципов классического музыкального искусства. И всё это делается с предельным цинизмом, расчетливо и сухо, как будто речь идет о перемене квартиры или о приобретении автомобиля новой марки.

Стравинский кичится тем, что у него нет никаких идеалов, никакой привязанности к русской культуре.

Но мало этого! Касаясь музыкальной культуры СССР, он пытается огульно отрицать ее передовую, признанную всем цивилизованным миром роль, позволяет себе плоско иронизировать по адресу выдающихся советских скрипачей и пианистов, которым якобы «нечего играть, кроме музыки XIX века». Он глумится над советским балетом, над советскими оркестрами, которые, по его утверждению, «не в состоянии справиться с простейшими ритмическими задачами».

Именно поэтому мистер Стравинский спешит заверить своих читателей о полнейшей невозможности для него приехать в Советский Союз и дирижировать программами из своих сочинений (с. 123).

Как я счастлив, что ни Г, ни К не дали себя одурачить фальшивыми телеграммами, которые меня заставляли подписывать, угрожая арестовать, поставить вне закона и лишить средств к существованию, и которые я подписывал только потому, что был уверен (и уверенность меня не обманула), что ни одна душа в мире не поверит этим фальшивым текстам, составленным не мною, а государственными чиновниками, и мне навязанными. Видели ли Вы когда-нибудь такую трогательную заботу о совершенстве произведения и авторских правах? И с какой идиотской подлостью всё это делалось? Под гнусным нажимом меня вынуждали протестовать… против насилия и незаконности того, что меня ценят, признают, переводят и печатают на западе. С каким нетерпением я жду появления книги! (Б. Пастернак. Т. 10. С. 276).

общее впечатление от огромной по количеству экспонатов выставки таково, будто бы ее создали по принципу: «Пусть хуже, лишь бы больше».

Что же касается до содержания выставки, то оно слабое, очень часто плохое. Каламбуря, можно сказать, что одно «содержание» на выставке и представлено – «идейное содержание». А так как оно то же самое, что и в кино, в литературе, в общественных «науках» и печати, то смотреть его же еще и в живописи мало интересно (Отечественная история. 2000. № 3. С. 161).

Мы, коммунисты, критикуем культ личности, как чуждый духу марксизма-ленинизма, как нетерпимое явление в Коммунистической партии, в социалистическом обществе. Но мы не можем согласиться с теми, кто пытается использовать критику культа личности для нападок на социалистический строй, на Коммунистическую партию. Критикуя неправильные стороны деятельности Сталина, партия боролась и будет бороться со всеми, кто будет клеветать на Сталина, кто под видом критики культа личности неправильно, извращенно изображает весь исторический период деятельности нашей партии, когда во главе Центрального Комитета был И. В. Сталин. Как преданный марксист-ленинец и стойкий революционер, Сталин займет должное место в истории. Наша партия и советский народ будут помнить Сталина и воздавать ему должное (Правда, 7 ноября. С. 3).