– Детишки спасли мне жизнь, без шуток, – сказал он, тревожась, а вдруг она спросит, что случилось с той трубкой, которую она ему вырезала.

– Я слышала, на прошлой неделе ваша шайка оседлала стаю рогатых волков и въехала на них в имперский лагерь. Тут есть доля правды?

Марото расхохотался так, что еле остановился. Радости полные штаны, однако довольно.

– Немного. Но песня хорошая.

– Определенно, – сказала София. – Сейчас вернусь, хочу запалить. У тебя есть чем подымить?

Вот же гадство! Встревоженно почесав стриженый висок, он наткнулся на сигариллу, которую стрельнул у Дин в начале вечера и сунул за ухо. Спасен!

– А то! Зажги мне эту штуковину.

– А я думала, ты палочки сосешь только за деньги, – поддела София, подмигнув, и направилась к костру.

Ноги у нее не изменились, и задница располнела симпатично: все еще крепкая и мускулистая, просто раздавшаяся с возрастом. Темные мысли, Марото, очень темные – она выглядела куда лучше, чем он. Когда вернулась, Марото взял сигариллу и сосредоточенно задымил.

– А что твой пацан? Пришел по мою душу, чтобы сделать себе имя, или что?

– Пацан? – Марото проследил за ее взглядом и увидел, что Мрачный по-прежнему сурово взирает на них. Трудно поверить, но парень даже злее теперь, когда Марото сидит не один. – Племянник. И смотрит волком исключительно на меня.

– Да? По тому, как на него кивает Мордолиз, я решила, что он сердится на меня за что-то, о чем я давно забыла или чего вовсе не знаю. А вот тебя этот лизун причиндалов всегда любил, так что, может быть, в том все и дело – Мордолиз присматривает за старым товарищем по подстилке. – София махнула Мрачному, поманила его, но тот притворился, будто не замечает. – О, изображает недотрогу. Думаю, еще ночь ты проживешь, Марото.

– Жуткий гребаный дикарь смотрит на меня убийственным взором, а она говорит, что беспокоиться не о чем. – Марото радостно покачал головой. Он уже почти настроился пойти и обнять Мрачного. – А где, кстати, Слюнорыл? Обычно ты его от себя не отпускала.

– Ты же знаешь, как демоны сходят с ума, когда рядом Хортрэп. Решила в кои-то веки обойтись со своим мягко, – ответила София, и между ними повис незаданный вопрос про Крохобора. Да пусть провиснет, на хрен, до самого нижнего ада. – И вообще, что за история с племянником? Это твой папаша на нем разъезжал?

– Он самый, – подтвердил Марото, пытаясь выдуть колечко, но позорно проваливаясь. – Я пока не понял, что у них за песня. Только узнал, что они живы, а тут еще и твой призрак свалился на мою задницу. Я им и десяти слов не успел сказать, а потом и вовсе ни одного.

– Не брешешь?

– Даже не скулю, – ответил Марото, восторженно глядя, как она качает головой и усмехается его шутке. – Знаешь, из-за них-то я и бросил снова свой клан. Думал об этом много, да. Но ни в жизнь не ушел бы, если бы не…

– Снова? Ты возвращался? – Она ткнула его локтем под ребра. – Ну-ка выкладывай.

– Мать твою так и разэтак, с чего бы начать? – И правда, с чего начать – не с того ли, что София так круто их разыграла, что он поломал себе жизнь, пытаясь за нее отомстить, а она даже не сочла нужным по-настоящему умереть? Он уже хотел потребовать, чтобы она сначала спела свою песню, но она сидела на его диване, и он был как бы хозяином, а хозяева поют первыми. Некоторые правила менять нельзя. – Гм… Ладно, довольно давно я… сжег мосты и решил податься в саванны. Вернуться домой, понимаешь? Начать сначала.

– Ты всегда говорил, что тебя там убьют, если еще хоть раз увидят твою уродскую харю. – София выдула безупречное колечко идеальными губами.

– О, они хотели и наверняка бы это сделали, – ответил Марото, ловя злобные взгляды совета племени Рогатых Волков, прожигавшие его сквозь время и пространство. – Но я догадался, что примирить меня со старыми скотами, управляющими кланом, может только наглядная демонстрация раскаяния. Материальная такая, ага? Так что я приволок с собой то, что осталось от накопленного на черный день, и положил к их ногам, сказав, что с тех самых пор, как убежал щенком, я только и делал, что собирал всякие клевые штуки, чтобы вернуться домой и покаяться. О чудо из чудес, они пустили меня обратно.

– Кое-что одинаково по всей Звезде.

– Точно. Правда, пришлось схватиться с подлейшим Волком в клане, но папаша не особенно на меня наседал, так что это был пустяк. – Пустяк пустяком: отделался только отметиной на животе, откуда родной отец чуть не выпустил ему кишки в яме чести, но какая семья не оставляет шрамов? – И поскольку я ушел до того, как заслужил имя, пришлось принять то, которое мне выбрали.

– И это было… – По искоркам в глазах Софии он заподозрил, что она уже знает.

– Не важно. Короче, в итоге я снова стал Рогатым Волком. Было, знаешь ли, странно для того, кто воевал в твоем отряде, имел неслабую должность и ночевал во дворцах, спать на земляном полу в общей постели с папашей, сестрой и ее младенцем… Из него вырос вон тот самый Мрачный, а тогда он только и мог за коленки кусать. Милейший, кстати, был пацан, – интересно, что его так заквасило?

Марото, конечно, знал ответ: он сам. Кто же еще? Чем ближе он сходился с людьми, тем мрачнее они становились – а куда уж ближе, чем родная кровь?

– То есть уход на покой тебе удался не лучше, чем мне, – проговорила София, как всегда дразня его обещанием хорошей песни.

– Это факт. Поначалу все шло очень даже неплохо – я не просто пытался прижиться, я хотел стать первым Рогатым Волком в клане. Следовал каждому мелкому правилу. – Это было чистой правдой: клан и не думал, что кто-нибудь из Рогатых Волков начнет ежедневно совать руку в улей, а потому не было и закона, запрещавшего это, – зачем давать себя жалить, если снегомед дурманит намного мягче и приятнее? Папаша сказал, что только шаманы древности позволяли ледопчелам целовать свою плоть, даря им знамения во времена мира и силу во времена войн, и поначалу Марото просто экспериментировал, проверял, похожи ли хоть чем-то насекотики его народа на яд кусак, которыми он пользовался во времена Кобальтовой войны, когда кому-нибудь из Негодяев требовалось хирургическое вмешательство, но не хотелось его ощущать… Оказалось, что пчелы подходят для Марото лучше, чем что-либо другое: они превращали мучительные воспоминания о погибшей возлюбленной и несостоявшейся мести за нее в тусклый сон, где конченый неудачник, способный лишь обсасывать ошибки прошлого, становился настоящим Рогатым Волком, который вообще ни о чем не думает, а делает только то, чего от него ждут. Он плыл сквозь дни и ночи в саваннах, как человек, смирившийся с тем, что утонет, плывет по мертвящему ледяному морю…

– Ты еще здесь, Марото? – спросила София, тыча в него бутылкой.

– Да-да, – отозвался он, принимая теплое пиво и выпивая эту ведьмину мочу до последней капли. Гребаный могильный червь не развозил его так с незапамятных времен, – похоже, детишки доставали в старой столице кусак получше, чем он когда-либо мог себе позволить. – Просто выстраиваю мысли. Понимаешь, я много дурил, после того как ты… как я решил, что ты умерла. Чувствовал себя крайне плохо и хотел себе доказать, что еще могу чего-то стоить и значить – где-нибудь для кого-нибудь, даже если это самый безумный долбаный клан на Северо-Восточном Луче. И увяз круче прежнего, что было еще более странно, ведь с тех пор, как я ушел, некоторые из моего племени успели поменять веру.