— Я верну Перепела, — сказал он, и Змееглав почувствовал, что уверенные интонации бархатного голоса против воли успокаивают его. — Он никуда от вас не делся, хотя сейчас кажется иначе. Я связал его невидимыми цепями, выкованными моим черным искусством, и, куда бы он ни пошел, эти цепи впиваются в него и причиняют боль. Он знает, что боль насылаю я и что она не кончится, пока я жив. Поэтому он непременно попытается меня убить. Велите Пальчику охранять мою комнату — и Перепел сам придет к нему в руки. Проблема не в нем. Проблема — Огненный Танцор.

Змееглава поразила ненависть на бледном лице. Такой силы ненависть следует обычно лишь за одним чувством — любовью.

— Да, он снова вернулся из мертвых. — Ненависть обволакивала каждое слово Орфея, так что даже его поворотливый язык спотыкался от этой тяжести. — И ведет себя как хозяин этого замка. Но следуйте моим советам — и огонь Сажерука скоро погаснет.

— Каким советам?

Змееглав почувствовал тяжелый взгляд застекленных глаз.

— Пошлите Пальчика к вашей дочери. Пусть бросит ее в яму за то, что она помогла Перепелу бежать. Это прекратит глупые разговоры о чудесах, сеющие панику среди солдат. А ее красавицу-служанку велите запереть в клетку, где Перепел сидел до этого. И скажите Пальчику, чтобы особо с ней не церемонился.

Огонь отражался в стеклах очков, и Змееглав на мгновение ощутил никогда не испытанное чувство — страх перед другим человеком. Интересное ощущение! Легкое щекотание в затылке, тяжесть в желудке…

— Именно это я и собирался сделать, — сказал он и прочел в светлых глазах Орфея знание о том, что это неправда. "Придется его убить, — подумал Змееглав. — Как только будет переплетена книга".

Никому не позволено быть умнее владыки. И уж тем более — хозяину такого опасного пса.

Тщетно. Мозг питался своими запасами и работал усиленно, фантазия, изощренная страхом, корчилась и металась, как живое существо от сильной боли, плясала подобно уродливой марионетке на подмостках, скалила зубы из-под меняющейся маски.

Оскар Уайльд.

Портрет Дориана Грея[37]

— Тебе нужно уходить! Здесь тебя поймают! — твердил Сажерук, но Мо только головой качал.

— Я должен найти Пустую Книгу.

— Я ее найду. И впишу три слова — настолько даже я умею писать!

— Нет! Уговор был другой. Что, если она все равно заберет Мегги? Я переплел книгу, я должен и уничтожить ее. А потом, твоей смерти Змееглав желает не меньше, чем моей.

— Я снова ускользну из тела.

— Ты и в прошлый-то раз чудом попал обратно.

Как близки они теперь стали! Как две стороны одной монеты, два облика одного и того же человека.

— О каком уговоре речь?

Оба посмотрели на Резу, явно не радуясь ее присутствию. Мо был очень бледен, но глаза у него потемнели от гнева, а рука снова и снова прикасалась к старой ране. Что с ним сделали в этой ужасной яме?

В комнате, где они прятались, пыль лежала сугрбами, как снег. Штукатурка на потолке покрылась плесенью и местами отваливалась. Озерный замок был болен. Возможно, он был уже при смерти, но на его стенах ягнята по-прежнему спали рядом с волками, мечтая о мире, которого нет. В комнате было два узких окна. На дворе внизу стояло засохшее дерево.

Стены, оборонные ходы, башни, мосты… Каменная ловушка. Резе захотелось вернуть себе крылья. Кожа у нее чесалась, словно из-под нее рвались наружу перья.

— Мо, что за уговор?

Она встала между мужчинами, требуя, чтобы они допустили ее в свою общую тайну.

Когда Мо объяснил, она расплакалась. Смерть найдет его везде, останется он или бежит. Он попался в ловушку из камня и чернил. И их дочь тоже.

Он обнял жену, но мысли его были далеко. Он все еще был в яме, утопая в ненависти и страхе. Сердце у него колотилось так бешено, что Реза испугалась, как бы оно не выскочило из груди.

— Я убью его, — произнес он, пока она плакала у него на плече. — Давно надо было от него избавиться. А потом пойду искать книгу.

Она догадалась, о ком он говорит. Орфей. Мо оттолкнул ее и взялся за меч. Клинок был весь в крови, он насухо вытер его рукавом. На нем по-прежнему был черный костюм переплетчика, хотя давно он уже принадлежал к другому цеху.

Мо решительно шагнул к двери, но Сажерук преградил ему путь.

— Куда ты? — спросил он. — Да, Орфей прочитал слова, но ты воплощаешь их в жизнь!

Он взмахнул рукой, и огонь написал в воздухе слова, страшные слова — и все они рассказывали о Перепеле.

Мо протянул руку, словно желая стереть их, но они опалили ему пальцы — и прожгли сердце.

— Орфей ждет, что ты к нему придешь! — сказал Сажерук. — Он хочет поднести тебя Змееглаву на чернильном блюде. Не поддавайся! Читать слова, которые управляют твоей жизнью, неприятно. Я это знаю лучше, чем кто бы то ни было. Но те слова, что я прочел в свое время, не сбылись. У них столько власти, сколько ты им дашь. К Орфею пойду я, а не ты. Убивать я не умею, не научился этому даже в гостях у Смерти. Зато я могу выкрасть у него книги, из которых он берет слова. А когда к тебе вернется здравый разум, мы вместе поищем Пустую Книгу.

— А если солдаты найдут Мо? — Реза не сводила глаз с огненных букв, читая их снова и снова.

Сажерук провел рукой по выцветшей стенной росписи, и волк, изображенный там, зашевелился.

— Я оставляю вам сторожевого пса, не такого бешеного, как у Орфея, но если придут солдаты, он подымет вой и задержит их на некоторое время, пока вы поищете себе другое укрытие. Огонь научил людей Змееглава шарахаться от каждой тени.

Волк с пылающей шерстью спрыгнул со стены и покинул комнату вслед за Сажеруком. Но слова остались, и Реза прочла их еще раз:

"Когда Перепел отказался повиноваться Змееглаву, лишь один человек знал, что делать, — чужеземец, прибывший из далеких стран. Он понимал, что сломать Перепела может лишь один человек — сам Перепел. Он разбудил все, что Перепел скрывал от самого себя: страх, делавший его бесстрашным, и ярость, делавшую непобедимым. Он велел бросить Перепела во мрак, чтобы тот боролся в яме с самим собой — с болью, которая по-прежнему жила в нем, незабытая, неисцеленная, со страхом, который породили в нем оковы и застенки, с яростью, которую посеял страх. Он рисовал в его сердце страшные картины…"

Дальше Реза не стала читать. Это было слишком страшно. Но последние слова огонь навсегда выжег в ее памяти:

"И собственный мрак сломал Перепела, и он стал умолять Змееглава о дозволении переплести новую книгу, еще красивее первой. А когда Серебряный князь получил книгу в свои руки, он казнил переплетчика самой страшной, самой медленной из всех смертей, и комедианты запели последнюю песню о Перепеле".