– Камиль, можно войти?

– Можно.

Тише, не так резко.

Элизабет Дюпле:

– Вы заняты?

Он положил перо на стол:

– Я хотел написать речь, но не могу сосредоточиться. Моя жена…

– Я слышала.

Она мягко прикрыла за собой дверь. Простушка Бабетта.

– Хотите я останусь и поговорю с вами?

– Это будет мило, – сказал Камиль.

Она рассмеялась:

– О Камиль, зачем же так кисло? Вы ведь не думаете, что это будет мило, скорее тоскливо.

– Если бы думал, так бы и сказал.

– У вас репутация обольстителя, но у нас в доме вы никогда не пускаете в ход свои чары. Никогда не любезничаете с моей сестрой Элеонорой. Должна признаться, мне самой иногда хочется ей нагрубить, но я младшая, а у нас принято почитать старших.

– Хорошо, – ответил Камиль серьезно, не понимая, почему она продолжает улыбаться. Внезапно он понял. Улыбка шла ей. Впрочем, она и без того была хорошенькой. Улучшенная копия своих сестер.

Бабетта присела на край кровати.

– Макс много о вас рассказывает, – заметила она. – Мне хотелось бы узнать вас ближе. Из всех людей на свете Макс больше всего беспокоится о вас. Вы разные, и тем не менее это так, как думаете, почему?

– Все дело в моих чарах, – сказал Камиль. – Разве не очевидно?

– Он очень добр к нам. Макс нам как брат. Он всегда защищает нас от отца. Наш отец настоящий тиран.

– Все дети так думают.

Внезапно Камиля поразила эта мысль. Станет ли он притеснять сына, когда тот отрастит собственную волю? Когда его сыну исполнится десять, он будет мужчиной в летах – это не умещалось в голове. Интересно, подумал Камиль, чем занимался отец, когда моя мать рожала? Наверняка работал над «Энциклопедией права». Держу пари, он составлял указатель, пока жена кричала от боли.

– О чем вы задумались? – спросила Бабетта.

Он с трудом подавил улыбку. Насколько близко она надеется его узнать? Обычно женщины задают этот вопрос после соития, но они наверняка репетируют еще школьницами.

– Ни о чем, – ответил он. Пусть привыкает к ответу. Камиль почувствовал беспокойство. – Элизабет, ваша матушка знает, что вы здесь?

– Зовите меня Бабеттой. Так меня называют домашние.

– Так знает или нет?

– Понятия не имею. Думаю, она пошла за хлебом. – Бабетта провела ладонью по юбке и удобнее устроилась на кровати. – Это важно?

– Вас могут хватиться.

– Крикнут, если понадоблюсь.

Пауза. Она пристально смотрела на него.

– Ваша жена такая красивая.

– Да.

– Ей нравится быть в положении?

– Поначалу нравилось, потом стало докучать.

Он закрыл глаза. Он был почти уверен, что не ошибся. Открыл глаза. Хотел удостовериться, что она не сдвинулась с места.

– Думаю, мне пора, – сказал он.

– Но, Камиль, – она округлила глаза, – вдруг вы уйдете, ребенок родится, вам принесут записку, а вас не будет. Вы же хотите узнать сразу?

– Да-да. Поэтому нам нельзя здесь оставаться.

– Но почему?

Потому что ты задумала меня соблазнить. Яснее можно было бы намекнуть, только скинув платье. И может быть, через минуту ты его скинешь.

– Вам чертовски хорошо известно почему.

– Люди ведут разговоры в спальнях. Люди устраивают в спальнях званые вечера. Целые сборища.

– Разумеется, вы правы. – Пора убираться отсюда подобру-поздорову.

– Вы боитесь сделать что-то не так? По-вашему, я хороша собой?

Нельзя ответить нет. Чего доброго, она расплачется, затаит обиду, умрет старой девой. Хорошо, так отвечать нельзя, но ты можешь сказать ей что-нибудь похуже.

– Элизабет, вы часто такое проделываете?

– Нечасто, я захожу сюда нечасто. Макс все время занят.

Остра на язык, ничего не скажешь. В армии круглолицых дев из среднего класса есть знаменосцы, с которыми можно вляпаться в серьезные неприятности, когда тебе шестнадцать. И после.

– Я вас не хочу, – сказал он мягко.

– Какая разница.

– Что вы сказали?

– Я сказала, какая разница. – Бабетта спрыгнула с кровати и подошла к нему. Стоя над ним, положила руку ему на плечо. – Здесь только вы и я. – Она подняла руку и выдернула шпильки из пучка. Распущенные волосы мышиного цвета, алый румянец… – Все еще хотите уйти?

И тогда она рванется за тобой вниз по лестнице, а там будут стоять (видал он и такое) Элеонора и Морис Дюпле с племянником. Камиль перехватил свое отражение в зеркале – вид у него был сердитый, виноватый, смущенный. Бабетта отступила назад, прислонилась к двери спиной и рассмеялась ему в лицо – сейчас она не была самой забитой и унижаемой в семействе Дюпле.

– Это нелепо, – сказал он. – Это неслыханно.

Она сузила глаза. У нее было лицо браконьера, который с утра обходит капканы.

– И никакой романтической интерлюдии, – сказал Камиль. – Вам подавай кровь.

– Разве у нас мало общего?

Она была ребенком, но ребенком крепким, и собиралась стоять насмерть. Когда он попытался оттащить Бабетту от двери, ее кружевная косынка соскользнула и упала на пол. Интересно, портной мадам Дюпле догадывался, для чего ей косынка? Какая белая и пышная девичья грудь.

– Смотрите, как я дрожу.

Она схватила его руку и приложила к своему обнаженному горлу – он ощутил биение пульса под кожей.

– Вы до меня дотронулись, – сказала она, а лицо молило о насилии.

Камилю захотелось ее ударить, но тогда она станет кричать. Господи, надо предупредить других. Он мысленно составил список тех, кто должен знать.

– Не останавливайтесь, – сказала она. – Нам никто не помешает. Дверь я заперла. Продолжайте.

Он поднял косынку с пола, набросил ей на плечи и крепко – так, что пальцы впились в кожу, – схватил ее за руку выше локтя.

– Я позову ваших сестер, – сказал он. – Думаю, вы нездоровы.

Она с изумлением смотрела на него.

– Вы делаете мне больно, – пробормотала она.

– Не придумывайте. И волосы приберите.

Странно, но на ее лице отразились не гнев или растерянность, а досада. Она отбросила его руку и кинулась к окну. Ее лицо пылало, она тяжело дышала. Он подошел сзади и слегка встряхнул ее.

– Прекратите, вы только хуже себе сделаете, еще в обморок упадете.

– А вам придется объясняться. А еще я могу позвать на помощь. Никто вам не поверит.