— Черт-те что, — сказал Тимур сотвращением. — Вас бы в министерство планирования!

Василий Петрович возразил мягко:

— Ну так уж и это плохое слово… Просто люди расширяютсвои возможности… вместе с мировоззрением. Терпимость и политкорректностьрулит, а это значит, что лишь бы человек был хороший! А там пусть у него будетхоть три члена и четыре вагины. Или вообще по всему телу. Даже на лбу, чтобможно было и мозги ему… иметь. Разве наша Алёна плоха?

Тимур нервно дернулся:

— Я это не говорил! Но полагаю, что еще и пенис женщинени к чему!

— Тебе-то что? — удивился Гулько. — Ты всеравно кухонного робота пялишь, я все про тебя знаю. А добавочные органы… ну, ктознает, вдруг в самом деле инопланетяне явятся? У них вообще неизвестно как…Знаем только, что после приземления выбегут и всех спешно трахать начнут.

Тимур изумился так, что даже отодвинулся и смотрел, как насумасшедшего.

— Ты откуда это взял?

— Литературу читаю, — ответил Гулько гордо. —Там везде наши космонавты, куда бы ни прилетели, сразу начинают местных бабтого-с… даже если туземцы насекомые или рептилии. Так что это, полагаю, общийпроцесс эволюции. Да и вообще… люди впервые расширяются! Тысячи и тысячи летбыло одно и то же, как бы там Нефертити ни нанефертитила…

— Это Клеопатра, — поправил знающий Скопа, —нефертитила. Или клеопатрила.

— Ну вот, Клеопатра. И что, мы с нашими возможностямиостанемся на ее уровне? Смешно.

Тимур тяжело вздохнул. Судя по его лицу, ему было совсем несмешно.

Вспыхнул экран, Корневицкий появился во всем блеске ивеликолепии, как Зевс на Олимпе, грозный и всемогущий, а когда заговорил,могучий голос заполнил вселенную комнаты:

— Володя, ты готов?

— Готов, — ответил я с обреченным вздохом.

Он сказал с неожиданным сочувствием:

— Понимаю. Еще как понимаю. Сам вот положил первыеобразцы на стол и… не решаюсь. Понимаю, что надо, иначе прогресс меня вышвырнетна обочину, мир умчится вперед без меня, но… кого-то наметил еще?

— Да, — сказал я.

— Кого?

— Алёна, — сказал я. — Давно работает в моейфирме. Доверяю. Сам с ней… хорошо. Так что, надеюсь, когда увидит во мне всюгрязь и все мои подлости, то… мое отношение к ней перевесит.

Он сказал быстро:

— Мудрое решение! Ты молодец. Я тоже примерно такрассуждал, да только никого не отыскал. Даже жена, понимаешь… у нас трое детей,но и ей открыться не рискну… Поздравляю!

— Спасибо…

— Вот еще, — сказал он непривычно для себяторопливо, словно старался загрузить меня раньше, чем передумаю, —рекомендую сегодня с ней все обговорить. Ну, предупреди еще раз, договоритесь,что не надо бросаться друг на друга с ножами… на всякий случай убери все остроек тому моменту, как чипы заработают…

— Хорошо, — пообещал я, сердце начало стучатьчаще, а в животе появилась недобрая тяжесть. — Так и сделаю!

— Успеха, — сказал он и отключился.

Перед концом дня я зашел к Алёне. Она оглянулась, охнула,глаза расширились.

— Ты весь белый! Что случилось?

— Трясет, — признался я. — Звонил Корневицкий.Завтра с утра нас ждут два чипа. Не передумала?

Она покачала головой.

— А ты?

— Нет.

— Тогда и я нет.

— Он рекомендует, — сказал я, — провестивечер вместе. А то и ночь. Чтобы свыклись, узнавание друг друга ждет… резкое.Это уменьшит шок… Возможно, уменьшит.

Она смотрела на меня внимательно.

— Хорошо. Поедем ко мне? Или к тебе?

— Лучше ко мне, — ответил я. — У тебя ужебыли. И ты всю ночь лягалась и стягивала одеяло.

Тимур увидел, как из офиса выходим вдвоем, очень серьезные,двигаемся слаженно, словно танцевальная пара, поинтересовался ехидно:

— Если решили потрахаться, то почему такие серьезные?..А, просто нужно для дела? Понимаю, понимаю… Алёна, когда будешь под шефом,представляй меня. Гарантирую такой оргазм, что на куски разнесет!

— Свинья, — сказала она мрачно.

Я криво усмехнулся, открыл перед Алёной дверцу. Она селамолча, а когда я обошел спереди и ввалился на свое место, посмотрела на меняисподлобья.

— Брешет.

— Ты о чем? — переспросил я.

— Что я лежала под ним, — произнесла оназло. — Все врет!

Я отмахнулся:

— Алёна, ты чего? Как будто мне не все равно, под кемты лежала, на ком прыгала сверху, а с кем в лифте… Ты у меня лучший друг, этоважно. Все такие мелочи перед тем, что нас тряхнет завтра утром…

Взгляд ее оставался мрачным, наконец она с усилиемраздвинула губы в улыбке:

— Да, ты прав.

Она вошла вслед за мной в прихожую: огромный зал, что-тосреднее между театром и церковью, стены из стекла и стали, окна от пола и допотолка, а по всем четырем стенам роскошно украшенные вензелями двери. Мебелиминимум, а телеэкран занимает две стены и потолок.

— Интересное решение, — проговорила она с иронией.

Я отмахнулся:

— Соседи выехали, теперь весь этаж мой. А дизайнерыподготовили его для меня… гм… в соответствии со своими вкусами.

Она сказала с сочувствием:

— Нет, сейчас этот стиль в моде.

— А-а, ну тогда хрен с ним.

Она прошла на кухню, потом в ванную, везде зажигался свет,аппаратура настраивалась на предпочтения гостьи и старалась их предвосхитить, ая швырнул куртку на стул и подумал угрюмо, что все еще живем в пещерах,оснащенных суперсовременной техникой. И хотя моя пещера не в основании горы, ана двадцать четвертом этаже дома, который построили в 2006-м году, все равноэто уже почти пещера троглодита в стремительно меняющемся мире.

Переезжая сюда от мамы, я оставил видеомагнитофон сколлекцией видеокассет, а в этой у меня сменилось множество компов, потом и ониисчезли, семь раз менял проводку, пока не отказался от нее вовсе, даже комнатывнутри перестраивал по возможности, но, увы, несущие трогать нельзя, потомусуперсовременная, по меркам 2006-го, квартира в блочно-монолитном доме выглядитпещерой кроманьонца.

Василий Петрович, как специалист, говорил, что ломать иперестраивать такие дома слишком накладно. Целые города надо сносить, потомускоро станут темными, пустыми и заброшенными. Народец еще какое-то времяпоживет в отдельных домах, многие не нажрались простором, потом начнутсбиваться в кучки, как уже сбиваются, по интересам.