Совпадение? Или какая-то тайная группа, оказывавшая влияние на папский престол в течение многих десятилетий, понимала значение древнеегипетских иероглифов задолго до того, как ученые смогли прочесть их в XIX веке?

Апи/Гелиополъ был архетипическим «Городом Солнца», к восстановлению которого стремились Джордано Бруно и Томмазо Кампанелла. Мы показали, что Бруно и Кампанелла были не одиноки в своем стремлении, но принадлежали к братству герметических и «розенкрейцерских» мыслителей, рассеянному по всей Европе, которое стало очень влиятельным, хотя далеко не всемогущим, к середине 1660-х годов. Название Гелиополя, написанное «невидимым языком» в центре главной цитадели Ватикана, можно считать символом магической партизанской войны, которую вели члены этого братства с традиционной церковью.

Ho у нас нет доказательств. Читатель сам должен решить, что к чему.

Английскийархитектор встречает своего героя при дворе «короля-Солнца»

Теперь давайте вернемся в Париж в июле 1665 года, куда недавно прибыл Кристофер Рен, бежавший от лондонской чумы, и итальянский архитектор Бернини, приглашенный Людовиком XIV для разработки нового фасада Луврского дворца.

При дворе Людовика XIV Бернини познакомился с ведущими французскими архитекторами, такими, как Пьер Лево и Клод Перро, а также с великим ландшафтным архитектором Андре Ленотром. Ленотр, родившийся в 1613 году, происходил из знатной семьи царских садовников: его дед заведовал садами Тюильри при Луврском дворце, а отец был главным садовником Людовика XIII. После рождения Людовика XIV Ленотр был назначен главным садовником Тюильри и садов Люксембургского дворца. Позднее, в зените правления Людовика XIV, Ленотр спланировал и заложил знаменитые сады Версаля.

Когда Рен приехал в Париж, Ленотру уже исполнилось 52 года и он пользовался огромным признанием при дворе. С 1656 года он отвечал за все королевские архитектурные сооружения и теперь был готов приступить к одному из своих наиболее амбициозных проектов — постройке так называемого Гранд — Корта. Центральным элементом проекта была широкая церемониальная аллея, начинавшаяся от Тюильри, открывавшая перспективу от Лувра в западном направлении. Первоначально строительство такой аллеи предполагалось во времена правления Генриха IV, деда «короля-Солнца», но дело сдвинулось с мертвой точки лишь в 1661 году, когда могущественный Кольбер, министр финансов при дворе Людовика XIV, назначил Ленотра для осуществления этого плана.

Замысел Ленотра был грандиозным и вместе с тем изысканно-простым. На его плане, который теперь хранится в государственном архиве Франции, изображена большая прямая аллея (прославленные Елисейские Поля),[1125]обрамленная с обеих сторон рядами деревьев и идущая в западном направлении от Тюильри до моста Ньюли. Примерно в центре аллеи находился холм с плоской вершиной, тогда известный под названием Colinne de Chaillot, на котором Ленотр предполагал устроить огромную площадь в форме звезды.[1126]Со временем она превратилась в пляс д'Этуаль, где в 1815 году Наполеон заложил знаменитую Триумфальную арку — вероятно, самый известный архитектурный памятник современного Парижа.[1127]

Таким образом, в начале своей новой архитектурной карьеры Кристофер Рен провел полгода в Париже, бурлящем новыми архитектурными концепциями и идеалистическими планами градостроительства, которые зарождались в умах самых блестящих архитекторов того времени. Помимо архитектуры, англичанина интересовали научные достижения. Он встретился с топографом Мельхиседеком Тевено, с астрономом Пьером Петитом, другом и соавтором Паскаля, а также с философом-гугенотом Анри Жюстелем. Петит и Жюстель впоследствии стали членами Королевского общества.[1128]Рен также подружился с физиком Адрианом Аузо, который, как и он, питал живой интерес к архитектуре. Тевено, Петит и Аузо принадлежали к группе ученых, о которой мы упоминали как о парижском варианте Невидимой Коллегии, находившейся под покровительством Губера де Монмора. Было много разговоров о придании этой группе официального статуса по указу Генриха IV — опять-таки на манер Королевского общества, — так что ее члены естественным образом стремились познакомиться с Кристофером Реном и узнать его мнение по этому вопросу.

Рен также встретился с Бернини, который прибыл в Париж за месяц до него. Важно понимать, что на момент этой встречи отношения между Реном и Бернини напоминали отношения между студентом и ректором архитектурного института, иными словами, Рен в то время был никем, в то время как Бернини был гигантом, пользовавшимся всеобщим уважением и огромными средствами папского престола, а также многих европейских принцев и королей. Оказавшись в Париже, великий Бернини был немедленно окружен почитателями его таланта, поэтому мы можем предположить, что он не обратил особенного внимания на Кристофера Рена.

Однако для самого Рена это был поворотный момент. Личная встреча, пусть даже короткая, с его архитектурным героем оставила неизгладимое впечатление. Вполне возможно, что именно тогда у него зародились архитектурные амбиции, сделавшие его одним из величайших архитекторов Англии. Вот как Адриан Тиннисвуд, последний биограф Рена, подводит итог этой встрече:

«Из сегодняшней перспективы эта встреча была одной из наиболее судьбоносных в истории архитектуры XVII века: человек, которому предстояло стать самым великим представителем барочного стиля в Англии, встретился лицом к лицу с самым знаменитым архитектором эпохи барокко в Европе…[1129]Рен получил огромную пользу от своего визита во Францию. Он долго вращался в более блестящей архитектурной среде, чем в Англии, и имел возможность обмениваться идеями с видными учеными того времени. Они привез с собой «почти всю Францию на бумаге» — иными словами, огромное количество книг».[1130]

Но Кристофер Рен мог привести с собой нечто менее осязаемое, чем книги и чертежи, но гораздо более важное: видение новой роли, которую ему предстояло сыграть в восстановленной монархии Стюартов. В следующих главах мы вернемся в Париж, переживавший эпоху поразительного научного и архитектурного возрождения. Между тем пребывание Рена во Франции осложнилось после того, как Людовик XIV объявил войну Британии в январе 1666 года, поддержав военный союз с Голландией. Настало время возвращаться домой. Рен вернулся в Лондон в марте 1666 года, и через несколько месяцев ему предоставилась невероятная возможность, которую он не мог предвидеть даже в самых смелых мечтах… или кошмарах, как выяснилось впоследствии.