А на бумаге?..

На бумаге стихи Штыпеля чаще всего выглядят недотянутыми. Какие-то, прости Господи, экспромты – обычно остроумные, блещущие находками – и рифменными, и метафорическими, и смысловыми. Но все-таки экспромты, и, кажется, требуется всего одно, последнее усилье, чтобы лирическая миниатюра превратилась в лирический chef-d' uvre.

Прирожденный версификатор, чуткий интерпретатор чужого слова (тут подтверждением вошедший в книгу блистательный перевод пушкинского стихотворения «Мороз и солнце; день чудесный!» на украинскую мову), Аркадий Штыпель, вне сомнения, мог бы совершить это усилие. Но он его не делает. Потому, рискну предположить, что бережет живую спонтанность стихоговорения и осознанную небрежность (как бы, якобы небрежность) предпочитает тщательности отделки. «Всяко разно», – выставлено в колонтитул страниц, где русские стихи, и действительно – всяко разно.

Мне как читателю это не близко. Но – если с умом и талантом, – то и так можно. А ум и талант автора проявлены в стихах с несомненностью. Поэтому жаль, что и после этой книги Аркадия Штыпеля запомнят человек триста. Во всяком случае, тираж сборника именно таков: 300 экземпляров.

Ефим Вершин. Дикое поле: Документальная повесть о приднестровской войне / Послесловие Г. С. Померанца – М.: Книга по требованию, 2014.

В книгах по требованию тираж не указывают. Какой уж тут тираж – сколько спросят, столько и отпечатают.

А между тем перед нами случай, когда спросить стоило бы. О той войне незнаменитой, что прошла будто в тени между Карабахским конфликтом и случившейся чуть позже кампанией по замирению Чечни, свидетельств в русской литературе почти не осталось. Если кого и вспомнят, то бравого генерала Лебедя. Если что и возникнет при упоминании Приднестровья, то размытая, без деталей картинка выморочного, как многим кажется, существования самопровозглашенной республики, что уже более двух десятилетий рвется в Россию, перемогаясь в тисках между Молдовой и Украиной.

А ведь там люди живут. Молдаване (31,9 %), русские (30,3 %), украинцы (28,8 %), гагаузы (0,7 %), всякие люди. И тогда жили, когда, выстраивая модель мононационального государства, новые кишиневские власти первым делом опубликовали подготовленный Союзом писателей Молдовы (а кем же еще?) проект закона «О функционировании языков на территории Молдавской ССР», согласно которому за использование в официальном общении русского языка предусматривалась административная, а в некоторых случаях и уголовная ответственность.

Вот грабли, на которые, похоже, раз за разом наступают на пространстве бывшего СССР. И вот не единственная причина, конечно, но, уж безусловно, достаточный повод для того, чтобы на узкой полоске суши вдоль Днестра вспыхнуло безумие – с братоубийством, кровавыми жертвами, разрушением всех привычных связей и обоюдной ненавистью.

Аргументы молдавской стороны Ефима Вершина не интересуют. Он – не историк, не политолог и даже не классический журналист, который добру и злу внимает равнодушно. Он – свидетель защиты. Страстный, вплоть до пристрастности, стремящийся каждому из тех, кто на той войне не был, честно передать свои впечатления и собственное понимание происшедшего.

Это, повторюсь, только свидетельство. Которое надо бы сопоставить с другими. Но прежде всего – услышать. Удастся ли? Не уверен – ведь книга Ефима Вершина уже выходила первым изданием в 2002 году и… прошла почти бесследно. Нации «двоечников», как в послесловии к «Дикому полю» назвал всех нас Григорий Соломонович Померанц, не до чужих свидетельств о чужой войне, даже предельно честных. И теперь то же – печать по требованию… Чьему?

Только ли того полумиллиона человек, что по-прежнему живет на узкой полоске земли, прижавшейся к Днестру?

Да и они – захотят ли вспоминать?

Алексей Козлачков. Запах искусственной свежести. – М.: ЭКСМО, 2014.

Начинал Козлачков стихами и даже, как он сам сказал, какое-то время в 1990-е учился у меня в Литинституте. Я этого, грешен, не помню и стихов его не помню. «Да их и не обязательно помнить», – улыбнулся Алексей, когда повесть «Запах искусственной свежести», поступившая самотеком, была «Знаменем» уже напечатана, и автору только полшага оставалось до того, чтобы получить за нее премию Ивана Петровича Белкина.

«Читайте лучше прозу». Что ж, последуем этому совету. И убедимся, прежде всего, в том, что Алексей Козлачков – прирожденный рассказчик. Из тех, кому цены нет в дружеском застолье. Он видел многое – два с половиной года прослужил офицером-десантником в Афганистане, одну за другой затевал газеты в подмосковном Жуковском, а ныне из Кельна возит русскоговорящие экскурсии по всей Европе. И он, это тоже важно, каждую жизненную ситуацию, каждую свою встречу с людьми умеет подать как пружинно сжатую, занимательную новеллу.

Качество среди нынешних прозаиков редкое. Но и опасное – велик риск заболтаться и о какой-нибудь, простите великодушно, чепухе рассказывать с тем же азартом, с той же вовлекающей читателя энергией, что и о важном, не вдруг обдуманном. Чтобы фильтровать базар, тоже нужен опыт, который Алексей Козлачков пока только накапливает, отчего и книга получилась неравноценной. Ее лучшие страницы – военные. То есть необязательно про боестолкновения и потерю друзей, совсем необязательно. Но те, на которых, будто водяные знаки, проступают неразъемно соединившиеся стоицизм и бесшабашность во взгляде на мир, в отношении к жизни. Офицерская, знаете ли, этика, офицерский, знаете ли, шик. Меня, штафирку, они одновременно и пугают, и притягивают. Напоминая и военные страницы у Лермонтова, у Бестужева-Марлинского, и то, что в 50-е годы назвали «лейтенантской прозой».

Не знаю, хороша ли эта этика для мирной жизни, но как литературный ориентир для писателя, давно уже не молодого, но по-настоящему только начинающего, она годится несомненно.

Виктор Шендерович. Соло на флейте: Конец света в диалогах и документах. – М.: Время, 2015.

Большие полотна с пейзажами и любовными интригами, что называется, с психологией Виктору Шендеровичу удаются не всегда. Он – мастер сценки, эпизода, отточенного и, как правило, головокружительно смешного обмена репликами. Ну, «Куклы» ельцинских времен, наверное, все помнят.

Или вспомнят, едва начнут следить за историей о том, как жизнь в России в очередной раз едва ли не оборвалась. Сюжет, а он здесь стремительный, из больничной палаты взмывающий в заоблачные высоты державной власти и вновь возвращающийся в занюханный райотдел полиции, я нарочно не пересказываю. Прочтите сами, это и займет-то у вас всего часа два, чтобы и узнать привычную действительность, данную нам в непосредственных ощущениях, и открыть ее для себя в неожиданных ракурсах и в смелых метафорах.

Социального оптимизма, о пользительности которого нам безуспешно напоминают по телевизору, это чтение, конечно, не прибавит. Впрочем… кто знает? Может быть, и впрямь не только над прошлым, но и над настоящим надо посмеяться – чтобы от его тирании освободиться? Хотя бы в мыслях. Пусть только в мыслях.

И неожиданный для современного книгоиздания бонус. Каждой страничке в книге Виктора Шендеровича соответствует рифмующаяся с ней иллюстрация Дениса Лопатина. Тоже очень смешная. Или, если приглядеться повнимательнее, ужасно грустная.