О господи, если бы мама сейчас увидела, как я поднимаюсь в лифте для прислуги, она в гробу бы перевернулась. В Лондоне все решает статус человека. А я теперь служанка.

В тот день я вымыла три туалета, три ванных комнаты, три спальни и гостиную. Я терла, скребла, пылесосила и чертыхалась, но при этом все время вспоминала слова бабушки Розы: «Если когда-нибудь ты, не дай бог, окажешься в безвыходном положении, то даже уборные у энгличан мыть не зазорно».

Так моя жизнь текла бы и дальше, если бы однажды не пришло письмо от Рахелики, в котором она сообщала, что если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, и она приезжает в Лондон, чтобы убедиться, что у меня все в порядке.

Пока я ее не видела, я даже не представляла себе, как я по ней соскучилась. Я бросилась ей на шею, а она обняла меня и стала качать, как младенца.

– Дай-ка я на тебя посмотрю. До чего же ты худая, прямо цыпленок! Тебя что, в Лондоне совсем не кормят? И еще черные круги под глазами… И почему ты такая бледная? Может, у тебя анемия? Ты была у врача? – Погоди, Рахелика, дай дух перевести. Ты еще приехать не успела, а уже столько вопросов сразу.

Я взяла такси, и мы поехали в отель, где тетя остановилась.

– Ну так как ты поживаешь, девочка? – продолжала она бомбардировать меня вопросами. – Что ты делаешь в Лондоне так долго? Поступила куда-нибудь учиться?

– Нет, – ответила я сухо. – Я не учусь.

– Если не учишься, что же ты делаешь здесь, в этом собачьем холоде?

– Живу.

– Живешь? – Рахелика пристально оглядела меня с ног до головы. – Это называется жить? Кожа да кости. С кем ты живешь?

– С парнем.

– Израильтянин?

– Нет, не израильтянин. Даже не еврей.

– Только этого нам не хватало.

– Ну хватит обо мне, – решила я сменить тему. – Расскажи, как поживают все.

– Все поживают нормально, только скучают по тебе ужасно, не понимают, зачем ты уехала так надолго. Папа твой совсем с ума сходит.

Я молчала.

– Ты все еще сердишься? Злость еще не прошла? Ну зачем? Жизнь и так коротка, видишь, мама даже не успела увидеть тебя невестой. Нужно жить, Габриэла; и папа твой тоже хочет жить, не мешай ему, попробуй со всем этим примириться.

Таксист высадил нас возле отеля, тетя оставила чемодан в номере и, немного отдохнув, немедленно захотела прогуляться по лондонским улицам.

Рахелика была восторженной, как юная девушка. Впервые оказавшись за границей, она хотела увидеть все: Гайд-парк, королевский дворец, Биг-Бен, Трафальгарскую площадь… Каждый день мы отправлялись гулять в другую часть города. Иногда я даже оставалась ночевать у нее в отеле. Филип отнюдь не старался произвести впечатление на мою тетю, да и по ней было видно, что она от него не в восторге. Квартира наша, прямо скажем, тоже восторга у нее не вызвала.

– Ну и грязища у вас! – заявила она.

И немедленно послала меня в индийскую лавчонку за моющими средствами. Полдня, стоя на коленях, она оттирала и отмывала нашу квартиру.

– Если бы твой отец увидел, как ты живешь, он бы примчался сюда и притащил тебя домой за волосы. А этот твой приятель… Это же кошмар, как он выглядит, запущен до неприличия, и что это за мода такая – волосы до задницы? И вообще, почему англичанин? Почему у тебя нет парня-израильтянина?

– Был, – вспомнила я об Амноне. – Наверное, вернулся в Израиль.

– Жаль, что ты не вернулась вместе с ним, – заключила она.

И после этого больше не соглашалась зайти в нашу квартиру.

– С меня хватит и того, что я видела. Не хочу лишней нервотрепки.

Мы прочесали все улицы Лондона, я показала ей все достопримечательности, водила ее в большие универмаги, она опустошила полки в «Marks & Spencer» и купила мне платье в «Miss Selfridge». У меня уже ноги отваливались, но она не знала усталости.

– Мне кажется, ты специально делаешь так, чтобы я уставала, – сказала я ей как-то.

– Если мне не удается вложить тебе ума через голову, может, удастся через ноги.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что ты выглядишь, как все мои несчастья. Тощая, как спичка, и бледная, как смерть. Может, если ты будешь немного двигаться, у тебя появится аппетит, и ты что-нибудь съешь.

– Рахелика, ну ты чего, в самом деле! Мы для этого утюжим лондонские улицы? Чтоб у меня появился аппетит?

– И для этого, и еще потому что я туристка.

– Потрясающе. У меня уже ноги болят, давай посидим.

– А если мы сядем, ты выслушаешь то, что я хочу тебе сказать, и не будешь меня перебивать?

– Я все время слушаю то, что ты хочешь мне сказать, и не перебиваю.

– Нечего тебе впутываться в чужие неприятности, – заявила она без предисловий. – Этот твой парень – полное ничтожество, он мизинца твоего не стоит. Почему ты с ним?

– Потому что еще не нашла того, кого полюблю.

– Пока ты не нашла того, кого полюбишь, тебе нужен кто-то, кто будет любить тебя, – сказала моя тетя, умнейшая из женщин. – Тебе не обидно тратить на него время? Зачем мучиться из-за человека, с которым у тебя нет будущего, и ты сама это знаешь не хуже меня? Возвращайся домой, Габриэла, все равно ты тут без толку живешь. Возвращайся в Иерусалим, там ты будешь среди людей, которые тебя любят. У меня сердце болит, когда я вижу тебя такой. С того дня, как я сошла с самолета, я ни разу не видела у тебя улыбки. Когда ты в последний раз смеялась, а? Когда ты чувствовала себя счастливой? Я знаю тебя с самого твоего рождения.

А теперь, когда твоя мама умерла, у тебя есть только я. Я и Бекки. И видит бог, тебе нельзя оставаться в Лондоне. Этот город отучил тебя радоваться. А никто не заслуживает такого – жить в городе, убивающем радость.

Трафальгарская площадь кишела голубями, но людей на ней уже почти не было. Мы сидели на скамейке, и Рахелика не умолкала.

– Возьми, – я протянула ей пригоршню семечек, купленных за пять пенсов. – Покорми голубей.

– Не переводи разговор, Габриэла.

– Как же с тобой стало тяжело! Ты прилетела в Лондон мораль мне читать или развлекаться?

– Я прилетела не развлекаться – я прилетела, чтобы вернуть тебя домой.

– Но я не хочу возвращаться домой.

– Ясное дело, не хочешь. Если бы это зависело только от тебя, мы бы еще десять лет не виделись. Что для тебя семья, Габриэла? Воздух? Пустое место?

– Я не вернусь. У меня здесь своя жизнь.

– Это, по-твоему, жизнь? С этим засаленным отморозком? Это жизнь – убирать в домах у англичан?

– Бабушка Роза сама говорила, что это не зазорно.