Ситуация в любом случае складывалась непростая и разрешиться могла только когда Хэфер – живой или мёртвый – будет найден. Пока же обнаружить царевича не смогли ни сеть осведомителей, ни отряды воинов, ни даже взор Ваэссира. Рэмеи, люди, эльфы – никто не растворялся в воздухе и не проваливался сквозь землю. Хатепер Эмхет как советник Владыки и глава крупнейшей сети осведомителей, в числе своих титулов насчитывавший и титул хранителя секретов[35], просто не верил, что таковое возможно. Это противоречило всему его опыту, всему, что он знал. Хэфер не мог просто взять и исчезнуть. Он был либо мёртв, либо находился в плену, причём за границами Таур-Дуат, где его не мог узреть даже Император. Стало быть, либо бальзамировщик чего-то недоговаривал, либо просто не понимал, о чём говорил.

«А возможно, они нашли Хэфера при смерти и какое-то время действительно поддерживали в нём жизнь… Но свои пределы есть даже у благословлённого Богами целительства… Ох, мальчик мой, что же на самом деле произошло с тобой?..»

Хатепер не позволял себе надеяться на чудо. Боль в его сердце ещё не успела утихнуть. Но если Хэфер и правда жив, они должны приложить все свои силы – даже больше, чем было приложено до сих пор! Использовать все доступные возможности!

Внимательно выслушав рассказ брата, дипломат проговорил:

– Раз уж мы подошли к этому… Я бы тоже хотел поговорить с бальзамировщиком.

– Это несложно устроить, – кивнул Секенэф, – но не понимаю, что разговор даст тебе. Думаешь, я мог что-то упустить?

– Едва ли. Но так мне будет легче всё понять… и принять, – вздохнул Хатепер.

Они обменялись понимающими взглядами.

– Можешь отправляться в храм хоть завтра. Я, разумеется, приказал не допускать к нему никого, кроме тех, кого Минкерру лично выделил для охраны. Но о тебе я отдам необходимые распоряжения.

– Держать этого рэмеи в столичном храме, возможно, не лучшая идея…

– Знаю, – взгляд Секенэфа стал отстранённым, как случалось иногда, когда он был вовлечён в происходящее слишком… личностно. Его голос звучал нарочито сухо. – Недовольство крепнет, в том числе и в среде жрецов. Кто бы ни пустил слух изначально, он знал, что делает. Даже мои официальные указы, объявленные по городам, опровергающие наветы, не рассеяли тени до конца. То, что я не объявил траур по царевичу, многих наводит на самые абсурдные мысли.

– Заставить гиен перестать брехать недостаточно, – согласился Хатепер. – Мы не можем оставить всё как есть. Рано или поздно кто-то захочет устроить самосуд – вторгнуться в тот храм, осквернить некрополь… да мало ли что ещё. История прескверная и бросает тень на всех бальзамировщиков, а народ их и без того побаивается. К тому же никто не понимает толком, что произошло и кого винить. Эльфов? Лебайцев? Жрецов?

– Народ будет ждать показательного суда. Но ни я, ни Минкерру сейчас не готовы к такому шагу, – мрачно проговорил Император. – Перкау – последний, кто видел моего сына… или то, что от него осталось. Он – единственный, кто может помочь нам в поисках.

Сердце Хатепера дрогнуло. Нет, Перкау был не единственным. Впрочем, напоминать Секенэфу о предавшем его сына телохранителе сейчас было неуместно. Сначала Великий Управитель хотел встретиться с тем, кто, возможно, и правда был последним, видевшим Хэфера живым.

⁂

Перкау лишили титула посвящённого жреца, пусть пока и не во всеуслышание, – он понимал это. Ритуальные украшения ему, разумеется, не вернули. Но он был благодарен, что ему не запретили возносить молитвы и очищать своё тело так, как было положено по его сану. Не иначе как Первый из бальзамировщиков распорядился не лишать его этого права.

Иногда бальзамировщик задавался вопросом, почему его не казнили до сих пор, ради какой цели всё ещё сохраняли и жизнь его, и честь. Он ожидал, что его отлучат от культа прилюдно и подвергнут долгой, страшной смерти. Но дни шли, а его не подвергали пыткам и не выносили приговора.

В молитвах Ануи он находил успокоение. Его вера в себя пошатнулась, но вера в Стража Порога была непоколебима. Он посвятил свою жизнь служению Хранителю Вод Перерождения и не отказывался от него, даже когда мысли его становились мрачнее теней некрополя. Всё это время он просил Ануи уберечь Тэру и Хэфера, всё это время молился о том, чтобы они благополучно добрались до Владыки. Молился он и о своей общине, чтобы Страж Порога смягчил сердце Императора и не дал ему разрушить храм и казнить оставшихся там жрецов. Странно, но Владыка и Первый из бальзамировщиков удовлетворились отчётом солдат, пытавших Перкау ещё там, на месте. Или же Лират и остальных уже нашли в некрополе, но жрецу просто об этом не сообщили? А что, если Лират и другие нарушили его приказ и вышли навстречу новым хозяевам храма сами, чтобы отстоять право общины, чтобы осведомиться о его, Перкау, судьбе?.. Нет, об этом он думать не хотел вовсе… а спрашивать о судьбе своего храма не смел.

Внутренне бальзамировщик продолжал чувствовать поддержку Стража Порога, и это позволяло ему даже в минуты слабости и страха думать, что он всё же не преступал Закона. Эта поддержка и помогала ему встречать каждый новый день. Одиночество Перкау не пугало – жрецы были привычны к уединению, тем более служители Ануи. Он знал, что обречён, и внутренне был готов к любому исходу. Пугали разве что собственное неведение, да выводы, к которым он приходил после встречи с Верховным Жрецом и с Владыкой. Сиятельный Император больше не призывал его, но к Минкерру его отводили ещё дважды за это время. К сожалению или к счастью, но больше Перкау не о чем было сообщить и нечего было сказать в защиту свою или своих близких. Лишь две тайны – не его тайны – остались с ним: о чувствах, связывавших его ученицу и наследника, и о посвящении в пустыне. Говорить об этом Перкау не мог, потому что должен был защищать Хэфера. Где-то ведь продолжали жить те, кто желал Хэферу смерти – те, кто, если верить пророчествам, стояли совсем близко. И если Сатех дал царевичу Силу покарать врагов его трона, не мог Перкау открыть им уязвимые места наследника, не мог невольно предупредить о новом оружии в руках сына Императора. Враг едва ли ожидал, какой мощи удар может обрушиться на него. Когда бальзамировщик думал о том, что справедливость всё же восторжествует, ему становилось легче.

Сегодня один из охранявших его посвящённых воинов пришёл раньше, чем Перкау привык. Время трапезы ещё не наступило.

– Тебя ждут, – бесстрастно сообщил