Выясняется из расспросов, что князь и воевода Соколинский не так горяч в наступлении, как стоек в обороне, а пан Воеводский как раз наоборот — потому он командует обычно вылазками, чтобы мешать осадным работам. До Соколинского воеводой Смоленска был знаменитый Александр Гонсевский, но перед самым приходом Шеина он отъехал в Оршу для сбора ратных людей и оказался отрезанным там от Смоленска вместе со спешившим к нему на помощь гетманом Радзивиллом. Теперь Гонсевский и Радзивилл стоят в Красном, что в сорока верстах от Смоленска.

— Сколько людей у Гонсевского и Радзивилла?

— Шестнадцать тысяч… Нет, так они наказали говорить всем, кто попадется русским в плен, а на самом деле у них всего девять тысяч в Красном, где они построили острог и укрепления. И еще они приказали всем говорить русским, что скоро придет с несметным войском Сапега, а за ним и король…

Язык добавил, что Владислав прислал письмо Гонсевскому и Радзивиллу, наказывая им не идти с их малым войском к Смоленску, где Шеин собрал почти стотысячную армию, а ждать его прихода, если он не победит на сейме.

— Что известно в Красном о смоленских сидельцах?

— Хлеб в городе еще имеется, но скоро он кончится, потому что хлеб едят не только люди, но и лошади, потому что нет давно ни сена, ни соломы. После конского падежа осталось в городе менее двухсот пятидесяти лошадей. Колодезная вода нечистая, от нее всякая хворь. В колодцах много гари от пожаров, грязи от трясения земли во время канонад. Плохо с дровами, — сожгли почти все лишние деревянные дома, начиная с крыш, избы, клети.

— Сколько лошадей у Соколинского?

— В начале обороны было около двадцати пяти тысяч, но до четырех тысяч погибло от бомбардировок, пожаров, во время вылазок.

— Каков дух защитников крепости?

— Дух еще крепок. Наши считают Смоленск своим городом, понимают его значение как ключа-города, готовы драться за него до конца.

— Как смотрят у вас на Шеина?

— Михайлу Шеина знают по осаде Смоленска более двадцати лет назад. Большой полководец, самый сильный русский воевода. Им в Пограничье у нас детей пугают. Ругают покойного короля Сигизмунда за то, что выпустили из плена на погибель нашу его и Филарета — двух главных врагов Речи Посполитой.

— Имеются ли иноземцы среди защитников крепости?

— Довольно много немцев, шотландцев, есть испанцы и итальянцы, кои одной с нами, с литвинами и поляками, веры.

— Что известно о главном капитане шотландской королевской гвардии Питере Лермонте?

— Его знают все офицеры в войске как славного рыцаря. Подобно шотландцу Александру Лесли у Шеина, он начальствует над всеми наемными отрядами. Он не в Смоленске сейчас, а в Кракове, где собирает войско против вас, русских.

Как всегда, у пленного на кончике языка был один главный вопрос:

— Я все рассказал. Спрашиваю тебя, как шляхтич шляхтича, сохраните ли вы мне жизнь?

— Отвечаю как дворянин дворянину, — улыбнулся Лермонт, — я возьму тебя с собой в стан Шеина, где он сам допросит тебя, а потом отпустит. Слово шотландского и русского дворянина!

Уже в начале допроса Лермонт понял, что сведения литовского ротмистра столь важны, что надо срочно возвращаться с ним к Шеину.

Возвращаясь под Смоленск, маленькое лесное войско ротмистра Лермонта дружно распевало:

Не шуми ты, мати сыра дуброва…

Задумался ротмистр Лермонт. Да, Московия была лесным царством, и леса ее, пожалуй, спасли ее народ от полного истребления во времена трехсотлетнего татарского ига. А теперь, окрепнув, скинула Русь чужеземное ярмо, расправила плечи, сплотила великороссов, всех русских под знамена Москвы и готова выйти из вековой лесной дремы, из родной лесной стихии, «мати зеленой дубровы», в дикое поле и против ляхов, литовцев и ливонцев, в самою судьбою предначертанный русскому народу поход к берегам Балтийского и Черного морей. И он, Лермонт, помогал ковать бранную силу России — оборонительную и наступательную. Может, в этом и был весь смысл его жизни — тот смысл, который постоянно пытался он угадать за суетой вседневности.

Эта мысль показалась ему откровением. Словно прикоснулся он к невидимой правде.

И Лермонт был прав. Кровью и делами своими был он среди тех, кто защищал слабое после Смутного времени Московское государство от исконных врагов за полвека до вступления на престол десятилетнего Петра. Ученики его берейторских учеников будут обучать грозную петровскую кавалерию, петровские рейтары, кои разобьют в пух и прах непобедимых шведских рейтаров Карла XII, будут благодарно вспоминать нетленную доблесть тех, кто до них защищал Москву и сражался за Смоленск.

В надежде распалить, раззадорить алчных рейтаров Лермонт вышел из вражьей стороны с длинным обозом, груженным его военной добычей, польскими припасами и питьями. Оружие, доспехи, конские сбруи, бочки с вином, хлеб. Джентльмены удачи заахали и заохали, клялись святым Андреем и старой Шкотией. Глаза у наемных загорелись. «Выкушав на здоровье», они готовы были немедленно отправиться в поход. Лермонт знатно угостил полчан взятой у поляков водкой, до коей шкоты были большие охотники. На закусь пошли польская солонина с сухарями. Но сам не стал напиваться — на войне нужна свежая голова.

— После приступа, — решил главный воевода Шеин, — отправим три сотни в гости к ляхам! Ведь все это добро, отнятое у ляхов Лермонтом на смоленской дороге, предназначалось для смоленского гарнизона!

При свете бивуачного костра писал Лермонт письмо жене, первое за все время из разлуки, их размолвки.

Ты знаешь почти наизусть Писание. Как же забыла ты такие строки из Чисел:

И сказал Господь Моисею, говоря: «Объяви сынам Израилевым и скажи им: если изменит кому жена, и нарушит верность к нему, и преспит кто с нею и излиет семя, и это будет скрыто от глаз мужа ее, и она осквернится тайно, и не будет на нее свидетеля и не будет уличена, и найдет на него дух ревности, и будет ревновать жену свою, когда она осквернена, или найдет на него дух ревности, и он будет ревновать жену свою, когда она не осквернена: пусть приведет муж жену свою к священнику… священник пусть приведет и поставит ее пред лицо Господне… и обнажит голову жены, и даст ей в руки приношение воспоминания, — это приношение ревнования, в руке же у священника будет горькая вода, наводящая проклятие. И заклянет ее священник, и скажет жене: если никто не преспал с тобою, и ты не осквернилась и не изменила мужу своему, то невредима будешь от сей горькой воды, наводящей проклятие; но если ты изменила мужу твоему и осквернилась, и если кто преспал с тобою, кроме мужа твоего, да предаст тебя Господь проклятию и клятве в народе твоем, и да соделает Господь лоно твое опавшим и живот твой опухшим; и да пройдет вода сия, наводящая проклятие, во внутренность твою… и будет жена проклятою в народе своем. Если же жена не осквернилась и была чиста, то останется невредимою и будет оплодотворяема семенем. Вот закон о ревновании… И будет муж чист от греха, а жена понесет на себе грех свой…»