начиная с 1928 г., так и принудительное урегулирование тарифных споров. Формула Гильфердинга об «организованном капитализме» чрезмерно приукрасила веймарскую действительность. Гораздо точнее было бы говорить, принимая во внимание прогрессирующее бессилие рынка, о плохо организованном капитализме{351}.

К «проблемным» факторам веймарской экономики можно также отчасти включить тенденцию развития, одинаково позитивно оценивавшуюся и работодателями, и профсоюзами: форсированную рационализацию немецкой промышленности в постинфляционное время.

Всеобъемлющая модернизация предприятий и производства, с помощью которых немецкие промышленники стремились улучшить свою позицию на мировом рынке, прежде всего в отношении уже в значительной степени более рационализированной американской промышленности, привела не только к сокращению множества рабочих мест, но и обусловила возникновение в ряде отраслей, как угледобыча и сталелитейная промышленность, серьезных избыточных мощностей. Вследствие этого безработица даже в самые лучшие годы Веймарской республики существенно превышала довоенный уровень, а склонность «старых» отраслей к кризисам увеличилась. Для профсоюзов принципиальное «да» рационализации было логическим следствием их борьбы за сокращение рабочего дня: только при условии увеличения производительности труда было возможно сокращение рабочих часов без потерь в заработной плате. И лишь после того, как Германия была захвачена водоворотом мирового кризиса, распался консенсус относительно рационализации: то основополагающее согласие между работодателями и наемными работниками, которое в зрелые годы Веймарской республики оказывало такое же социально стабилизирующее действие, как и временный «инфляционный» консенсус между 1919 и 1921 гг.{352}

О политической стабильности в 1927 г. можно говорить только применительно к первой половине года. Сплоченность четвертого кабинета Маркса не подвергалась серьезному испытанию на прочность вплоть до начала лета. Но после этого ясно стала видна линия разлома между Центром, Баварской народной партией и немецкими националистами, с одной стороны, и Немецкой народной партией — с другой. Поводом к быстро развивавшемуся конфликту стал проект «христианского» школьного закона, предложенный министром внутренних дел Кейделем в начале июля 1927 г. Либеральные члены правительства, министр иностранных дел Штреземан и министр экономики Куртиус, выступили против двух существенных положений законопроекта: участия церкви в вопросах преподавания религии и правового равенства христианской школы совместного обучения и конфессиональной школы[42]. Этот паритет противоречил приоритету христианской школы совместного обучения или общинной (неконфессиональной) школы, как его определяла статья 146 конституции Германии. Если бы католические партии и ДНФП добились своего, то в Бадене и Гессене, в которых существовали только школы совместного обучения, должны были быть введены конфессиональные школы. С этим не могла примириться ДФП, воспитанная в традициях культуркампфа национального либерализма. Во время заключительного обсуждения законопроекта 13 июля 1927 г. заявление Штреземана и Куртиуса, стремившихся сохранить монополию школы совместного обучения на юго-западе Германии, было отклонено. Вслед за этим оба министра потребовали внести в протокол, что они настаивают на своем мнении и фракция ДФП не будет по этому вопросу чувствовать себя связанной решением правительства.

Так как для Центра школьный вопрос имел приоритетное значение и партия не собиралась идти на какие-либо компромиссы, уже начиная с середины июля 1927 г. можно было предсказать конец четвертого кабинета Маркса. Во время парламентских консультаций, начавшихся после завершения летних каникул, либеральные партии и социал-демократы зачастую выступали единым фронтом, что дополнительно ухудшило климат в правительственном лагере. 15 февраля 1928 г. граф Вестарп, председатель фракции ДНФП и одновременно глава заседаний коалиционного комитета партий, был вынужден констатировать, что достижение единства по спорным вопросам больше невозможно и правительственная коалиция вследствие этого подлежит роспуску.

Очевидно любая форма правительства парламентского большинства времен Веймарской республики несла в себе зародыш распада. В то время как для Большой коалиции главным источником опасности выступали социально-политические противоречия между крайнефланговыми партиями, то для правой коалиции неизбежными кризисными зонами была внешняя политика и политика в области культуры. Кабинет Лютера, первое правительство с участием немецких националистов, распался в октябре 1925 г. в результате спора по внешнеполитическому вопросу — договору в Локарно. Четвертый кабинет Маркса, которому не выпало решать больших вопросов внешней политики, потерпел неудачу на классическом поле мировоззренческой борьбы: по вопросу школьной политики. Не вынесшие из времен конституционной монархии привычку к вынужденным компромиссам партии Веймарской республики все чаще склонялись к тому, чтобы рассматривать свои частные цели не подлежащими обсуждению. Это наследие кайзеровских времен во многом объясняет ту шаткость, которая была отличительной чертой немецкого парламентаризма и в редкие относительно спокойные годы первой республики{353}.

Необходимость новых выборов в рейхстаг в 1928 г. осознавалась в ходе кризиса четвертого кабинета Маркса всеми партнерами по коалиции, что отнюдь не добавляло им стремления к взаимопониманию. Напротив, удивительную готовность к компромиссу демонстрировали СДПГ иДДП. Обе партии дали понять, что вплоть до выборов они хотя и не будут поддерживать правительственную программу действий, но готовы не выступать против нее. 31 марта 1928 г. рейхспрезидент распустил избранный в декабре 1924 г. третий рейхстаг Веймарской республики и назначил днем новых выборов 20 мая. Во время отсутствия парламента общественное внимание обратилось на те конституционные органы, которые остались не затронуты правительственным кризисом: на рейхспрезидента, который более чем когда-либо представлялся многим надежной точкой опоры и воплощением той общей воли, которую парламент был не в состоянии выразить подобающим образом, а также на рейхсрат{354}.

31 марта 1928 г., в день роспуска рейхстага, в рейхсрате было принято решение по поводу одного проекта, который спустя несколько месяцев вверг очередной правительственный кабинет в его первый серьезный кризис: проекта строительства броненосного крейсера «А». Имперский военно-морской флот хотел начать этим кораблем ряд якобы уже давно назревших построек судов и связать законодателей долгосрочной программой финансирования, рассчитанной на многие легислатуры. В декабре 1927 г. рейхсрат под председательством Пруссии уже высказывался против выделения соответствующей бюджетной статьи, однако в рейхстаге сформировалось большинство из партий буржуазного блока, которое в итоге приняло решение о предоставлении первого взноса на строительство. На это решение рейхсрат и ответил четыре дня спустя, 31 марта 1928 г., ходатайством, адресованным к правительству, в котором просил возобновить работы над сооружением крейсера только после повторной проверки сметы и ни в коем случае не ранее 1 сентября 1928 г. Так как правительство в течение следующих недель более чем когда-либо ранее было заинтересовано в сотрудничестве с рейхсратом, беспартийный министр рейхсвера Вильгельм Грёнер, сменивший на этом посту 19 января 1928 г. уставшего от исполнения своих обязанностей Отто Гесслера, высказал свое вынужденное согласие с этим поручением{355}.

Броненосец «А» дал избирательной кампании левых партий такой зажигательный лозунг, лучше которого они едва ли могли бы себе пожелать. КПГ, ставшая за предыдущие годы под руководством Эрнста Тельмана все более послушным орудием советской политики, противопоставила строительству крейсера популярное требование введения бесплатного питания в школах (выделение