— Флот, о котором сообщают в этом донесении, наверняка идет, чтобы забрать рабов. Если бы я не был уверен, что бунтовщики продолжают путь на юг, навстречу кораблям, то не оставил бы тебя. Не провоцируй их, и они на тебя не нападут. Я соберу галеры против их флота. Клянусь, морем они от нас не уйдут.

— Если только они этого хотят, — пробормотал Красс, продолжая читать.

— Они не могут бежать вечно. Само собой, что-то им удается разграбить, но эти оборванцы наверняка голодают. С каждым днем мятежники слабеют и вряд ли решатся еще на одно сражение. Нет, они хотят спастись, и сообщение о флоте это подтверждает.

— Когда они увидят наши галеры, то появишься ты с греческими легионами и прикончишь их? — спросил Красс, почувствовав, что ему не удалось скрыть горечи в голосе.

— Появлюсь и прикончу, — твердо сказал Помпей. — Не надо недооценивать противника, Красс. Если проиграем, то потеряем все. Нам необходимы дополнительные силы. Не принимай бой, пока не увидишь моих знамен. Лучше отступи, но не дай себя разбить, пока я не вернусь.

— Хорошо, — ответил Красс, уязвленный столь невысокой оценкой своих способностей. Если Спартак нападет, пока Помпей будет в отъезде, то настанет его, Красса, час, и вся слава достанется ему… — Надеюсь, ты вернешься как можно скорее, — добавил он.

Наклонившись вперед, Помпей уперся кулаками в стол.

— Есть еще одно дело. Я сейчас уезжаю в город и не знаю, сохранить его в тайне, пока не подавили мятеж, или рассказать о нем.

— Расскажи мне, — мягко попросил Красс.

Кожаные палатки стали тяжелыми от влаги. Дождь ритмично барабанил по ним, помогая солдатам покрепче заснуть. Юлий видел во сне свое поместье.

Весь долгий день легионы быстро шли к Риму, и, когда раздалась команда устанавливать палатки, у людей едва хватило сил снять доспехи перед сном. Те, кто выжил на форсированном марше, стали крепче, чем раньше, — кожа туго обтягивала развитые мускулы. Легионеры видели, как друзья умирают на ходу или просто падают и отползают на обочину. Некоторые выжили и догнали колонну, пристроившись в ее хвосте, но многие скончались от ран, теряя кровь на каждом шагу, пока не останавливалось усталое сердце и люди не падали, чтобы уже никогда не подняться.

Ноги, которые раньше ранили ремни сандалий и которые постоянно были покрыты коркой запекшейся крови, оделись броней белых мозолей. Измученные мускулы стали крепкими, как железо, и легионеры шагали, высоко держа голову.

На третьей неделе погони Помпей потребовал идти еще быстрее, и солдаты беспрекословно подчинились приказу. Они снова шли по Фламиниевой дороге, чувствуя возбуждение охотников, нагоняющих добычу.

Цезарь недовольно заворчал, когда его принялись трясти за плечо.

— К тебе гонец от Помпея, Юлий. Просыпайся, быстрее.

Он сразу сел и встряхнул головой, прогоняя сон. Выглянул наружу, увидел гонца с бронзовой печатью Помпея, быстро оделся, оставив доспехи в палатке.

Едва Цезарь вышел под дождь, как тут же промок до нитки.

Часовой у шатра полководца отступил в сторону после того, как Юлий произнес пароль. Внутри сидели Красс и Помпей: молодой легат отсалютовал и мгновенно насторожился. Было нечто странное в их лицах, что-то такое, чего он раньше не замечал.

— Сядь, Юлий, — велел Красс.

Он старался не смотреть молодому человеку в глаза, и, слегка нахмурившись, Цезарь сел на скамью возле стола. Он терпеливо ждал, но военачальники не спешили начинать, и в сердце шевельнулось дурное предчувствие. Нервным движением Юлий вытер мокрое от дождя лицо. Помпей налил в чашу вина и подвинул ее к трибуну.

— У нас… у меня плохие новости, Юлий. Из города пришло сообщение… — начал Помпей. Он подбирал слова с трудом, волновался и сделал паузу, чтобы перевести дух. — На ваше поместье совершено нападение. Твою жену убили. Я понимаю…

Юлий вскочил на ноги.

— Нет, — громко сказал он. — Нет, это ошибка!..

— Мне жаль, Юлий. Это случилось несколько дней назад. Так говорится в донесении, — произнес Помпей.

Ужас, отразившийся на лице Цезаря, заставил его вспомнить о том дне, когда сам он нашел в саду тело своей дочери. Помпей протянул Юлию пергамент и молча смотрел, как молодой человек читает его. В глазах у Цезаря все плыло, дыхание сбивалось, руки тряслись, так что он с трудом разбирал слова.

— О боги, нет, — шептал он. — Здесь же почти ничего не написано. А что Тубрук? Октавиан?.. О моей дочери ничего не говорится. Здесь всего несколько слов. Корнелия…

Цезарь не смог дальше говорить и горестно склонил голову.

— Это официальное донесение, Юлий, — негромко сказал Помпей. — Возможно, они живы. Будут и еще сообщения.

Подумав мгновение, он добавил:

— Мы недалеко от города, и я не буду возражать, если ты возьмешь короткий отпуск и посмотришь, как дела дома.

Юлий словно не слышал его. Красс подошел к молодому человеку, видевшему в жизни так много горя.

— Если хочешь съездить в поместье, я подпишу приказ. Ты меня слышишь?..

Цезарь поднял голову, и военачальники отвели глаза, чтобы не видеть страдания, написанного на его лице.

— Прошу разрешения взять с собой Десятый, — произнес он дрожащим голосом.

— Юлий, этого я разрешить не могу. Даже если бы у нас хватало людей, я не могу дать легион, чтобы ты использовал его против своих врагов.

— Тогда всего пятьдесят человек. Даже десять, — попросил Юлий.

Помпей покачал головой.

— Я сам еду в город, Юлий. Клянусь, правосудие свершится, но по законам города. Ради этого трудился Марий. Через несколько дней ты вернешься вместе со мной, чтобы покончить с мятежом. Это твой долг и мой.

Невероятным усилием воли Цезарь заставил себя успокоиться и повернулся, чтобы выйти из шатра. Помпей остановил его, положив руку на плечо.

— Нельзя забывать о Республике, если нас одолевают несчастья, Юлий. Когда умерла моя дочь, я заставил себя ждать. Сам Марий говорил, что Республика стоит жизни, помнишь?

— Но не ее жизни, — ответил Цезарь. К горлу подступили рыдания, но он старался подавить их. — Она не имела к ней отношения…

Военачальники обменялись взглядами за его спиной.

— Поезжай домой, Юлий, — мягко сказал Красс. — У шатра тебя ждет лошадь. Десятым на время твоего отъезда будет командовать Брут.

Цезарь выпрямился, глубоко вздохнул, стараясь перед лицом командующих хотя бы внешне взять себя в руки.

— Спасибо, — сказал он, пытаясь отсалютовать.

Юлий все еще держал донесение в руках и, осознав это, положил пергамент на скамью, потом вышел из шатра и принял поводья лошади, которую подвел к нему часовой. Хотелось немедленно вскочить на коня и скакать прочь из лагеря, но вместо этого Цезарь направил коня к палаткам, в которых спал Десятый.