— Возьми меч и прикончи его, — велел военачальник палачу.

Тот низко поклонился, и Помпей, повернувшись, зашагал назад, к толпе сенаторов.

Катон взглянул на палача. Неожиданно он почувствовал усталость и равнодушие.

— Не сегодня, друг. Некоторые вещи человек должен делать сам, — пробормотал он, снимая с запястья тяжелый браслет.

Катон сделал движение большим пальцем, и из металла выскочило острое лезвие бритвы. Сенатор посмотрел на лица в толпе и презрительно фыркнул. Быстрым движением руки он полоснул себя по шее, перерезав сонную артерию. Фонтаном ударила кровь, обильно оросившая белую жирную плоть.

Палач нервно шагнул к нему, но у Катона было еще достаточно сил, чтобы поднять руку в отрицательном жесте, отвергающем клинок. Ошеломленные зрители видели, как задрожали его ноги, потом он вдруг рухнул на колени, и в воздухе явственно разнесся звук удара тела о камни. Но даже и тогда Катон продолжал с ненавистью смотреть на толпу, пока туловище не подалось вперед и он не вытянулся в луже собственной крови.

Зрители выдохнули как один человек, словно эта смерть сняла с них страшное напряжение. Несмотря на все преступления Катона, они перешептывались, говоря о мужестве сенатора, сумевшего украсть у победителя сладость мести. Потом люди стали молча расходиться, опустив головы, и многие на ходу негромко обращались к богам с молитвой.

Губы Помпея гневно скривились. Такой конец не позволил ему в полной мере насладиться гибелью врага, и он чувствовал себя так, словно его обокрали.

Помпей велел стражникам убрать тело и повернулся к Юлию.

— Теперь отправимся на юг и покончим с мятежниками, — произнес он.

Легат недоумевающе глядел на Красса.

— Ты говоришь о рве длиной в двадцать миль!.. Прошу тебя, подумай. Просто станем посередине перешейка, и они не смогут прорваться.

Красс ждал, пока военачальник не закончит, и нервно барабанил пальцами по столу. Он был уверен, что нашел единственно правильное решение. Рабы прижаты к побережью, и если Помпей собрал галеры, то бежать не смогут. Ему надо запереть их на этом клочке земли, с трех сторон омываемом морем.

Красс посмотрел на карту Помпея, висевшую на стене. На ней перешеек выглядел как узкая полоска суши.

— Мой приказ абсолютно ясен, легат. С севера идет Помпей со свежими легионами. Мы будем держать фронт, пока он не подоспеет, и я требую перекопать перешеек, соорудить ров и насыпать вал. Ты тратишь мое время.

В его голосе звучали угрожающие ноты. Наверняка подчиненные не стали бы колебаться, получив подобный приказ от Помпея. Это просто невыносимо.

— Убирайся!.. — бросил Красс легату, поднимаясь на ноги.

Оставшись один, он снова сел, посмотрел на карту и провел ладонью по лбу.

Любой звук в ночи заставлял его вздрагивать — Красс боялся, что рабы проскользнут мимо и примутся снова грабить страну. Он не имел права допустить этого. Сначала он подумывал, не нанести ли удар первым, но что, если они станут сражаться так же яростно, как на севере? Мятежники загнаны в угол — значит, способны на мужество обреченных. Если рабы прорвут боевые порядки римлян, самому Крассу конец, даже если он выживет в битве. Сенат потребует его смерти.

Лицо Красса исказилось от злости. Многие сенаторы задолжали ему столько, что не упустят возможности погасить кредит за счет его жизни. Он представил себе, с какими благочестивыми лицами они будут обсуждать его участь. С тех пор как уехал Помпей, Красс начал лучше понимать груз ответственности, лежащий на плечах полководца. Не с кем посоветоваться, не у кого спросить, решения приходится принимать самому.

Он подошел к карте, провел ногтем по узкому перешейку, расположенному в носке итальянского «сапога».

— Мы запрем их здесь, пока не придут свежие легионы, — произнес он, нахмурившись.

Двадцать миль земли, которую нужно перелопатить. Раньше ничего подобного не строили, и римляне станут рассказывать о рве Красса своим детям. О том, как он перегородил перешеек валом.

Красс все водил ногтем по карте, и на пергаменте появилась темная линия.

Мятежники окажутся в ловушке. А если Помпею не удастся собрать флот из галер, и они все же спасутся? Тогда Красс станет посмешищем для всей страны. Люди скажут, что он стерег поля от разбойников.

Красс покачал головой, собираясь с мыслями, сел и задумался.

Задержавшись из-за казни Катона, Помпей гнал греческие легионы на юг без отдыха. Это были ветераны, прослужившие на дальних границах, преимущественно гастаты и триарии, а также немного молодых солдат. В первый же день легионеры прошли по Аппиевой дороге тридцать пять миль. Помпей знал, что темп снизится, когда они вынуждены будут свернуть с мощенного камнем пути, но если даже рабы забились на самую южную оконечность полуострова, он приведет туда легионы менее чем за две недели.

Юлий ехал рядом с Каберой. Как и Помпей, они меняли лошадей через каждые двадцать миль на дорожных станциях. Полководец задумчиво посматривал на молодого трибуна. С того момента, когда они вместе наблюдали за казнью Катона на Форуме, Помпей и Цезарь перекинулись лишь парой фраз. Юлий словно стал другим человеком. Внутренний огонь, пылавший в нем, когда он принимал Десятый и который так встревожил Помпея, погас. Цезарь стал равнодушен, и лошадь косила на него глазом, удивляясь, что всадник совсем не управляет ею.

Ежедневно Помпей внимательно присматривался к Юлию. Он знавал людей, которые совершенно ломались после пережитой трагедии, и, если Цезарь больше не годится в командиры легиона, он, не колеблясь, сместит его с должности. Марк Брут ей вполне соответствует, кроме того, Помпей в тайне признавался себе, что Брут, в отличие от Юлия, никогда не будет представлять опасности для него самого. Цезарь перехватил контроль над Перворожденным, но сумел остаться другом Брута, и это говорит о его способностях. Возможно, от него лучше избавиться сейчас, пока молодой трибун слаб и полностью не оправился после убийства жены.

Помпей посмотрел на широкую дорогу, уходящую вдаль. У Красса не хватит духу напасть на рабов; он знал это с того мгновения, когда его имя произнесли в сенате. Победа принадлежит только ему, она позволит объединить все фракции сенаторов и получить власть в Риме. Где-то там, далеко, флот галер блокирует побережье. Хотя рабы об этом еще не знают, с восстанием покончено.

Спартак стоял на прибрежном утесе, глядя, как галеры окружили и подожгли еще один корабль.

Море буквально кишело римскими судами, они вспенивали воду веслами и отчаянно маневрировали, стараясь не столкнуться. Настигнутым пиратским кораблям не давали пощады. Слишком много лет галеры безрезультатно гонялись за морскими разбойниками, и теперь экипажи отводили душу, уничтожая суда и расправляясь с командами. Некоторые триремы брали на абордаж, но чаще, зажав пиратский корабль двумя-тремя галерами, поджигали его, и разбойники либо погибали в пламени, либо с воплями бросались в воду. Очень немногие уцелевшие триремы быстро уходили в открытое море, унося с собою последнюю надежду армии восставших на спасение и свободу.