— Понимаю. — Старший Маниакис похлопал младшего по плечу:

— Хороший выбор. Лучший из всех возможных. — Он нахмурился:

— Вот уж не думал дожить до такого дня, когда мне придется благодарить одного своего сына за то, что он сохранил жизнь другому. Но дожил. И благодарю.

Маниакис совсем не чувствовал себя великодушным; напротив, он ощущал себя опустошенным, преданным. Тем временем прибыл вестник с ответом Цикаста на послание Автократора. Даже не взглянув на него, Маниакис отправил парня к Багдасару, а сам вышел на порог резиденции и пристально уставился сквозь ветви вишневых деревьев в сторону Высшей Судебной палаты.

Вскоре оттуда показались стражники, тесно обступившие Парсмания, который жаловался на ходу, громогласно и многословно:

— Это оскорбление и грубое попрание моих законных прав, говорю вам! Когда Автократору станет известно, сколь бесцеремонно вы прервали мою важную беседу с высокочтимым Фемистием по поводу поступивших к нему жалоб, величайший…

— Величайший поблагодарит своих людей за неукоснительное выполнение его приказов, — прервал этот словесный поток Маниакис. — Проверьте, нет ли у него оружия, — бросил он стражникам. — Невзирая на бурные протесты Парсмания, воины забрали нож, который тот носил на поясе, а затем после короткого обыска изъяли у него длинный узкий кинжал, спрятанный в левом сапоге. Проделав все это, они провели Парсмания в комнату, где его ждал отец.

— Почему, сынок? — Старший Маниакис упредил вопрос Автократора.

— Что почему? — начал было Парсманий, но, взглянув сперва на отца, а потом на брата, понял, что запираться бессмысленно. Тогда им овладела ярость. — А чего ты ждал, провались ты к Скотосу! Ты отстранил меня от всех своих дел, ты назначил Регория на место, которое должен занимать я, ты…

— Регорий стал севастом в то время, когда мне было неизвестно, жив ты или нет, — устало проговорил Маниакис. — Сколько раз тебе повторять!

— Но даже этого тебе показалось мало! — продолжал Парсманий, пропустив слова брата мимо ушей. — Ты затащил к себе в постель его сестру! Почему бы тебе не пригласить третьим его самого? Кровосмешение с двоюродным братом немногим лучше кровосмешения с родным!

— Будь благоразумнее, сынок! — попросил старший Маниакис. — Тебе следует быть осмотрительнее в речах. И тебе следовало быть осмотрительнее в поступках.

— А тебе следовало бы поучать не меня, а его. — Парсманий ткнул пальцем в сторону Маниакиса. — Но нет, куда там! Его поведение тебя не заботит. И никогда не заботило. Еще бы! Ведь он твой первенец, а значит, всегда и во всем прав!

— Ты лжец и негодяй, — сказал Маниакис. — Мерзкий завистник!

— Говори, говори, — ответил Парсманий. — Теперь мне уже все равно. Я потерпел неудачу, теперь ты получишь мою голову. И давай покончим с этим.

— Вообще-то я намеревался забрать у тебя не голову, а только волосы с нее. — Маниакис почесал ухо. — Но после того, как ты изрыгнул здесь целый ушат гнусных помоев, у меня возникло искушение поступить с тобой так, как принято поступать с предателями. — Он прислушался к себе и покачал головой:

— Нет, ссылки в Присту все же будет достаточно. — Прежде чем задать следующий вопрос, Автократор слегка помедлил, подбирая слова. — Следует ли мне отправить в изгнание вместе с тобой еще кого-нибудь? — спросил он наконец.

Вместо ответа Парсманий упрямо сжал губы. Не послать ли его к заплечных дел мастеру, чтобы тот выжал из него все, что можно? — подумал Маниакис. Позвав стражников, он объявил:

— Мой брат — предатель. Это доказано. Я хочу, чтобы его содержали здесь, в резиденции, под надежной охраной. Позже мы переведем его в темницу под правительственным зданием, где он и останется до отправки в ссылку.

Кое-кто из стражников выглядел явно удивленным, но, прежде чем увести Парсмания, все они отсалютовали Автократору сжатыми кулаками в знак того, что приказ им ясен.

— Будь я проклят! — сказал Маниакис, глядя в потолок. — Всякий раз, когда мне кажется: дела так плохи, что дальше уже некуда, — судьба доказывает мне мою ошибку.

— Сегодня ты сделал все настолько хорошо, насколько это было в твоих силах, — сказал старший Маниакис. — Ты справился гораздо лучше, чем смог бы я.

— Прежде всего, я предпочел бы никогда не делать ничего подобного! — Маниакис сел и уткнулся лбом в ладони. — Но этот болван, мой братец… — Он хотел сказать что-то еще, но тут заметил Камеаса, застывшего в дверях с выжидательным выражением лица. — О Фос! — заорал Автократор во всю глотку. — Ну что там еще?!

Постельничий даже вздрогнул от неожиданности, но быстро пришел в себя.

— Величайший, — доложил он, — маг Альвиний нуждается в твоем совете.

Камеас чаще других использовал видессийское имя Багдасара. Возможно, имя Альвиний больше соответствовало его понятиям о приличиях. В течение столетий васпураканцы играли очень важную роль в жизни Видессийской империи, хотя видессийцы этого не замечали, а точнее, не желали признавать.

Багдасар склонился в глубоком поклоне перед вошедшим Маниакисом.

— Величайший, — сказал он, — подвергнув испытанию образец почерка высокочтимого Цикаста, я столкнулся с ситуацией, которую прежде считал невозможной: моя проверка дала противоречивый результат. Я не могу сказать, был ли он вовлечен в заговор или нет. — Багдасар вытер вспотевший лоб тыльной стороной ладони. — Поистине загадочный результат, величайший!

— Ты можешь продемонстрировать мне, в чем противоречивость полученного результата? — спросил Маниакис.

— Разумеется, величайший. — Багдасар подошел к лежавшему на столе листу пергамента. — Согласно требованиям ритуала, я опрыскал документ смесью вина и уксуса и прочел необходимые заклинания, после чего прикоснулся к пергаменту куском гематита. Результат ты можешь видеть сам.

Да, результат был налицо. Большинство капель, попавших на текст, образовали обычные кляксы. Но две или три, разбрызгавшиеся у самого края пергамента, едва Багдасар коснулся их куском гематита, начали светиться точно так же, как светился весь лист приказа, написанного Парсманием.

— Выглядит так, словно Цикаст касался этого листа, но текст ответа, якобы написанный им самим, написан кем-то другим, — заметил Багдасар. — Тем не менее его послание адресовано им лично тебе, величайший.

В мозгу Маниакиса молнией вспыхнула догадка. Ведь недаром Цикаст слыл искусным мастером оборонительных действий!

— А что, если генерал почувствовал опасность, получив от меня послание вскоре после того, как он пытался разделаться со мной? Ведь тогда он мог приказать написать ответ кому-нибудь другому. — Автократор взглянул на Багдасара:

— Я могу прикасаться к пергаменту? Это ничему не повредит?

— Не повредит, величайший, — ответил маг. Маниакис подошел к столу и нагнулся, чтобы как следует рассмотреть лист. От пергамента шибало в нос острым запахом только что выделанной овечьей шкуры; почти весь текст расплылся под воздействием винно-уксусной смеси, но несколько слов все же удалось различить.