Каждый из следовавших за прелатом лордов был разодет в парчовое платье немыслимой цены, украшенное изысканной вышивкой. Сверкали инкрустированные рукояти мечей и короны на головах. Среди участников процессии Дьюранд заметил и Морина. Сломанная ключица не помешала лорду Монервейскому явиться на Совет.

Поднявшись на возвышение, каждый из лордов встал позади своего стула с высокой спинкой. Герцоги то и дело поглядывали на сидящего Радомора, который так и не сдвинулся с места.

Сильный порыв ветра чуть не задул свечи. Радомор, отодвинув стул, медленно поднялся на ноги. Герцог Беоранский крепко схватил горбуна за руку и, растянув губы в улыбке, что-то забормотал ему на ухо. В зал вступил Кандемар:

— Милорды, леди и джентльмены, — произнес герольд. — Его Королевское Величество, Рагнал, милостью Небес государь Эрреста, древнего королевства Аттии, наследник земель Сэрдана.

Загремели барабаны, и все присутствующие поднялись со своих мест. Казалось, что лишь Радомор продолжал оставаться безучастным к происходящему. В зал вошли священники, сжимая в руках кадильницы с курящимися благовониями. За ними проследовали септаримы, бледные и хладные, как сам главный герольд Кандемар. Воины в сверкающих серебром доспехах встали у стены позади герцогов.

Огонь горящих свечей озарял трапезную золотистым светом. В ноздри бил кружащий голову аромат благовоний.

И наконец в замерший в ожидании зал вступил сам государь Эрреста — Рагнал. С его пояса свисал фамильный меч, передававшийся в наследство от поколения к поколению. На голове тускло сверкала корона из красного золота, усыпанная черными сапфирами.

— Ну что ж, пора приступить к этому безумию, — мрачно произнес Рагнал. Эти слова послужили сигналом к началу пира.

Покуда одно блюдо сменяло другое, священник-арбитр успел произнести немало мудрых слов. Рыцарям, проявившим на турнире мужество и храбрость, были поднесены дары от лордов. А шторм за стенами крепости все набирал силу. В узких амбразурах и бойницах сверкали молнии, гром грохотал с такой силой, что некоторые из воинов вздрагивали. Дьюранд не отнимал пальцев от рукояти меча.

Радомор сидел все так же недвижим, не произнося ни слова. По словам Гермунда, у заговорщиков не хватало голосов, чтобы низложить короля. Радомор кипел от ярости. Вскоре все присутствующие в зале стали коситься на главный стол, посматривая на участников Совета, собиравшихся голосовать за низложение короля. Даже последний дурак понимал, что бушующий за стенами ураган — не случайность.

Лишь несколько человек отделяло Дорвен от Дьюранда, и все же девушка сидела слишком близко к чернецам, телохранителю Радомора и герцогам Эрреста. Она поднесла к губам чашу и вздрогнула, видимо, почувствовав на себе дикий взгляд Дьюранда.

— Как ты называешь этих ребят в черном? — неожиданно спросил Берхард.

Дьюранд почувствовал, как Оуэн сжал его руку.

— Ты их кличешь "чернецы"? Я не ошибся? — продолжил одноглазый рыцарь.

— Вроде да, Берхард, — отозвался Оуэн.

— Знаешь, я уже о них слышал. Довелось мне как-то познакомиться с механиками. Они плыли со мной на барже по Гринроуд. Я был наемником — меня взяли в охрану каравана, обещав хорошо заплатить. Пошли слухи, что к югу от Вудэнда промышляют банды разбойников.

— Чему здесь удивляться? — отозвался Оуэн. — Там много добычи. По Гринроуд в Эррест везут чуть ли не половину всех товаров. Так, по крайней мере, рассказывают.

Один из чернецов поднял голову, кинув на Дьюранда быстрый взгляд.

— Ну так вот, — кивнул Берхард. — Стою я на барже, в одной руке — арбалет, другой почесываюсь — мошкара меня искусала страшно. Эти двое смотрят в воду, над рекой тучи комаров и прочей мелкой дряни, я верчу башкой, мечтая лишь об одном — скинуть эту чертову кольчугу. Тут я что-то ляпнул про жару. А эти двое начали хохотать. Сказали, что они с юга и человек, ни разу не глотавший пыли Тотарры, понятия не имеет, что такое настоящая жара.

Теперь уже оба чернеца, оторвавшись от стоявшего перед ними блюда, подняв брови, пялились на Дьюранда. У воина перехватило дыхание.

— Механики как раз ехали после осады Понтэя. Видать, той самой осады, о которой поется в песне, — Берхард стукнул кулаком в грудь и во весь голос запел. — "Девять башен высоких славят Понтэй, но Баррис — стоит з стороне. Бежал Вальдемар и укрылся он в ней…", — рыцарь, замолчав, повернулся к Дьюранду. — Знаешь эту балладу?

Дьюранд, обеспокоенный вниманием чернецов, ничего не ответил.

— Слово за слово — мы разговорились. Речь пошла о Вальдемаре, ну и, конечно, о мятеже. Выяснилось, что эти твои чернецы были как раз из лагеря мятежников. Служили при дворе. Когда-то были священниками. Так, по крайней мере, мне рассказывали.

Теперь чернецы улыбались.

— Священниками? — не веря собственным ушам, переспросил Дьюранд.

— Так сказали механики, — пожал плечами Берхард. — То ли писцы, то ли арбитры. Видать, нашим друзьям надоело раболепствовать, пресмыкаться, ползать по шелковым коврам и спать в холодных кельях, сидеть на хлебе и воде, тогда как их господа утопали в роскоши, упиваясь из золоченых чаш лучшими винами Вуранны.

Чернецы налили себе в кубки темное, как кровь, вино. Один из них облизал губы. Дьюранд почувствовал, как под рукой что-то шевельнулось, но был не в силах отвести взгляд. Снаружи сверкали молнии и грохотал гром.

— Они стали убирать соперников. После одного пира кастелян и три бейлифа захворали так тяжко, что вскоре померли. Впрочем, нет, вру, кастелян выжил, правда, полностью облысел.

— Дешево отделался, — рассмеялся Оуэн.

— А месяц спустя — поскользнулся на каменной лестнице. Расшибся так, что его едва узнали. Вскоре эти ребята остались одни. Теперь им никто не мешал, и они могли нашептать в уши мятежника Вальдемара все что угодного. Они стали совать нос куда не следует, отыскали древние рукописи и свитки, написанные во времена Сынов Гештара, еще до того, как Эйнред Завоеватель вымел эту нечисть. Долгие ночи они проводили в пустоземье, ползая по заброшенным гробницам и катакомбам, сокрытым от глаз людей и Небесного Ока.

Дьюранд почувствовал в лежащей на скатерти ладони мелкое покалывание.

— Если это та же самая парочка, значит, все их усилия пошли прахом.

— Что? — Дьюранд повернулся к Берхарду, едва сумев оторвать взгляд от чернецов.

— Они поставили не на ту лошадку. Мятеж, что они подняли, был вероломством даже для подлецов. Вальдемар с легкостью клялся кому угодно в чем угодно, а потом с той же легкостью нарушал данное слово. Они бежали незадолго до того, как Вальдемар поднял мятеж. Они…

— Перестарались? — хохотнул Оуэн.

— Механики на барже сказали именно так, — склонил голову Берхард. — Чернецы превратили Вальдемара в деспота, отчего страдали все, и наши друзья не были исключением.

Чернецы продолжали скалиться. Один из них поднял над блюдом за крыло жареного голубя и скорчил рожу, изображая, как его самого насаживают на вертел и жарят над огнем.