– Я хочу лишь сказать… – подал он голос через некоторое время, – извиниться. И хотя это не самое лучшее место, я рад, что мы наконец вместе. Все не так просто, как может показаться.

Мартин взорвался неконтролируемым смехом, подошел к двери и постучал.

– Конец свидания, – объявил он.

Ему никто не ответил. Он стоял без движения, потом наконец ударил кулаком в дверь.

– Дай отцу закончить, – пытался спасти ситуацию Войтек. Он был явно растроган, глаза его покраснели.

– У него было для этого время, – буркнул священник и потер запястья, на которых виднелись красные следы от наручников.

Славомир встал и обнял Войтека.

– Думай своей головой, не позволяй ему манипулировать тобой, – пробормотал он. – Я не знаю, кто из вас сделал это, но помните, что я всегда буду любить вас обоих. Вы одинаково важны для меня.

– Речь первоклассная, – иронизировал ксендз. – Именно этого мы от отца и ожидали. Спасайте себя сами. Как всегда.

Он подошел к одному из стекол в помещении и приложил к нему лицо.

– Довольно. Если хотите, то это я стрелял! – закричал он. – Люблю пострелять в пасхальное утро сразу после мессы.

Сразу же вошли полицейские. Священник сидел на стуле, свесив голову.

– Вызовите адвоката Малгожату Пилат, – шепнул он. – Я не скажу больше ни слова без адвоката. Даже если сюда придет наша покойная мать.

Его брат, Войтек, не произнес ни слова. Когда сотрудники уже выходили, он все же встал и подошел к ним:

– Он врет. Не верьте ему!

– Я не шутил, – очень серьезно заверил ксендз. – Я признаюсь во всем, но показаний давать не буду. Имею право отказаться и воспользуюсь им. Вам самим придется догадаться, как все это случилось.

Духновский и отец близнецов остались в кабинете одни. Оба знали, что вмешательство Староня только ухудшило ситуацию. Несмотря на многочасовой допрос, священник не сказал больше ни слова. Брат, в свою очередь, защищал его и уверял, что это неправда.

– Мартин невиновен, он просто расстроен, – объяснял Старонь.

Капитан подозревал, что они знают, что такое жонглирование – лучшая линия защиты. Сейчас на его голову упадет еще и доказательство вины священника. А узнать, кому принадлежит капля крови, найденная на месте преступления, пока не представляется возможным.

– Спрашивайте, – сказал Старонь Духу. Он видел, что полицейский сомневается, возможно считает, что отец на стороне сыновей и на слишком личные вопросы отвечать не захочет.

– Вы подозреваете кого-нибудь из них?

– Бог мне свидетель, что я хотел бы помочь. Спасти хотя бы одного из них. Но я понятия не имею, как их убедить. Логика указывает на Войтека, но Мартин в плохой форме. Последний раз он был в таком бешенстве после того происшествия с Моникой. Все это бессмысленно. У вас не получится заставить их.

– Почему? – не понимал Дух. – Почему он взял вину на себя?

– Так было всегда. Они ссорились и дрались с самого детства, но в случае чего выгораживали друг друга.

– Всегда?

– Я вам скажу, обычно Войтек вытаскивал Мартина. Он был сильнее, организованнее. Мартин быстро расклеивался, был более доверчивым. Они совсем не похожи. Марыся отличала их безошибочно. Мы никогда не понимали этих их отношений, особенно когда они менялись ролями и пытались нас обмануть. Один сачковал, второй писал за брата контрольную, отбивали друг у друга девчонок, очерняли друг друга перед приятелями. Дрались у себя в комнате, а потом один брал вину другого на себя вместо того, чтобы просто признаться. Обычно мы наказывали обоих.

– На этот раз это невозможно, – буркнул Духновский.

Старонь посмотрел на свои опухшие ноги:

– Это у меня после тюрьмы. Я люблю чувствовать твердую землю под ногами. Если бы шурин меня не вытащил, мы бы сейчас не разговаривали. Не было бы этого всего.

Дух не ответил. Он знал историю Староня. Они начали вспоминать старые времена.

– Каждый из нас заплатил. Я тогда думал, что поступаю правильно, хотел обеспечить им спокойную жизнь. Как оказалось, важнее всего семья, не деньги. Я ошибся.

– Почему Мартин пытался покончить с собой?

– У него была депрессия. Он обвинял себя в смерти Моники. Нас не было рядом. Марыся старалась как-то держать все это в руках, но у нее не выходило. А Войтек? Как у него получилось справиться? Сам не знаю. Он всегда казался мне твердым как сталь. – Старонь тяжело вздохнул. – Ему долго удавалось нас обманывать. Я был уверен, что Мартин плохо кончит, а Войтек многого добьется в жизни. А получилось все наоборот. Даже не знаю почему. Войтек был гениальным ребенком. Математика, физика, точные науки – это была его страсть. У него был строгий ум. Он говорил о делах, которые совершит. Это были и правда прекрасные идеи. Например, предвидел сотовую связь. Когда мы отправили его в Германию, шурин превозносил его до небес. Вроде бы Войтек так помогал ему в бухгалтерии, что он заплатил наполовину меньше налогов. Но пришла проверка и влепила им штраф. Войтек чего-то там накрутил. Шурин до сих пор не знает, что именно, но это было налоговое преступление.

Потом они перестали восхищаться им. Он начал создавать проблемы. Через год мне сообщили, что моего сына отдали в реабилитационный центр для трудной молодежи. Они не справлялись с ним, он не закончил школу. В Польшу возвращаться тоже не хотел, видимо стеснялся. А потом стали приходить повестки из разных стран. Его объявили в розыск, он пользовался разными фамилиями. Иногда приезжал, но мне нельзя было никому говорить об этом. Мы встречались в барах, дома он бывал очень редко. Говорил, что за ним следят. Я никогда не знал, где он сидит. Он запретил навещать его, только просил посылки, писчую бумагу или компьютер с программой для вычислений. Я выполнял просьбу и надеялся, что это в последний раз. Не знаю, когда и почему такой способный ребенок свернул на кривую дорожку. Подавал такие надежды, но эти его делишки в основном были такими непродуманными. Он быстро попадался. А может, только я считал его гениальным?

А Мартин? Сами видите. Стал человеком. Я иногда приходил в костел послушать его и был растроган так же, как и тысячи верующих. Мне даже иногда казалось, что это говорит не мой сын, а какой-то святой, кто-то чужой, кого мы просто имели честь воспитывать. Странное чувство. Вот так они справлялись с несчастьями – каждый по-своему, когда нас не было рядом.

– То есть ни один из сыновей не связывался с вами. Почему?

Старонь пожал плечами:

– Жалко, что все эти годы пропали. – Он склонил голову.

– Зачем Войтек подделывал документы, создавал левый бизнес? Ведь он в любой момент мог прийти к вам на работу?

– Может, он хотел что-то нам всем доказать?

– Вы не предлагали ему работу?

– Он не хотел. Говорил, что это грязные деньги. Кроме того, поначалу казалось, он прекрасно справляется. Когда он рассказывал, я был безумно горд. Где он только не был, что только не видел. Объехал целый свет. Что я мог предложить ему? Работу в офисе в салоне внедорожников? Я правда верил в него. А Мартин – ну что ж, сначала я не был в восторге от его решения стать священником. Но его я, по крайней мере, чаще видел. Конечно, это было не такое общение, какое должно быть между отцом и сыном. В последний раз мы встречались незадолго до рукоположения. Он сидел у меня всю ночь, я даже плакал.