– Парх, прекрати, совсем замучил! Сам не спишь и другим вздремнуть не даешь, – жалобно простонала из-под шкуры Флейта. – Спасу нет: „Акхр придет, акхр придет!“ – долбишь, как дятел. Что это за зверюга такая пакостная, что спать не дает?! – Черт гномий, – донеслось из-под другой шкуры. – Про пакостника ты точно подметила, гад, каких еще поискать! Все помучить да поиздеваться норовит!

– Так и к тебе он тоже является?! – удивился Пархавиэль

Медвежья шкура закряхтела и заворочалась, из-под нее всклокоченной бородой вперед появилась сонная физиономия Альто.

– А ты чё, караванщик, думал, ты один такой, единственный и неповторимый?! Эта тварь каждого уважаемого гнома теребит, кто махаканские пределы покинул, ратно вернуться призывает! Вон у деда своего спроси, кивнул Альто в сторону мирно сопящего на кровати Рика. – Правильно я говорю, уважаемый?!

– Правильно, дошенька, правильно, милая, вот так давай, осторожнее, осторожнее, – замурлыкал во сне прадедушка Мисл и, блаженно улыбаясь, перевернулся на другой бок.

Видимо, Оме Амбр давно прекратил бесплодные попытки вразумить старика, и теперь гному снились только приятные сны.

– Он вроде памяти твоей да совести, которую сомнения гложут, – принялся объяснять окончательно проснувшийся Альто. – Я вон с людишками разными общался, у них, говорят, во снах тоже оказии всякие неприятные случаются: то в огне горят, то тонут, а бывает, и поколачивает их кто!

– И не такое случается, – поддакнула Флейта.

– Только у людей это спонтанно получается, они по пробуждении часто и не помнят, что только что с ними творилось. А мы, гномы, существа более обстоятельные, у нас все по полочкам, по порядку…

– Так он что, выходит, не настоящий?! – До Пархавиэля неожиданно дошло, что Омса Амбра на самом деле не существовало, это был концентрированный, воплощенный в чудовищной форме подсознательный страх перед новым миром, новой жизнью, боязнь потери старого, хорошо известного.

– Не знаю, – пожал плечами Альто и откашлялся. – Настоящий, ненастоящий, кто же его, шелудивого, разберет. Я только одно знаю: чем дольше ты среди людей и здешних гномов обитаешь, тем реже эта рожа тебя во снах тревожить будет. Я вон лет десять, как из Махакана сбежал, так он теперь раз в год только является и то мельком, украдкой… нашкодит и пропадет, а раньше чуть ли не каждую ночь жаловал!

– Страсти какие, – хмыкнула Флейта и снова залезла под шкуру в надежде хоть немного вздремнуть.

– Послушай, – заговорщически прошептал Пархавиэль, – а есть способ какой, ну это… то есть… того… дело ускорить, чтобы, значит, и ко мне не чаще раза в год?!

– А кто ж его знает? Я в ученые тонкости не вникал, – честно признался Альто. – Достал меня паскудник как-то сильно, ногой ему по морде рогатой заехал, после того и спал год спокойно!

Альто поделился с товарищем народной махаканской мудростью и с чувством выполненного долга отошел ко сну. После сбивчивых, но доходчивых объяснений у Пархавиэля стало легче на душе, и гном решился поспать. Хитрый, зловредный Оме Амбр почувствовал боевой настрой подопечного и на этот раз не появился.

Рука была сильной и настойчивой, ее хозяин тряс Пархавиэля за плечо, не обращая внимания на сонную ругань и жалкие попытки гнома освободиться от хватки цепких пальцев. В крайне плохом расположении духа и сгорая от нетерпения проучить нахала, осмелившегося потревожить сон уважаемого и степенного гнома, Зингершульцо открыл глаза. Крикнуть он не успел, рука быстро разжала пальцы, отпустила плечо и плотно прикрыла ладонью раскрывшийся было рот. – Тише ты! – прошептал стоявший перед ним на коленях Альто.

Вторая рука рослого гнома была занята, она поспешно подтягивала ремни стальных доспехов. Массивная булава и шлем, лежавшие рядом, а также встревоженный вид гнома, вслушивающегося в тишину, лучше любых слов говорили, что рядом находился враг, хитрый и осторожный, не пытавшийся сразу ворваться в дом, а предпринявший все меры предосторожности. Наверное, он стоял сейчас где-нибудь поблизости – на крыльце или под окном – и старался определить по доносившимся изнутри звукам, сколько гномов пряталось в доме.

– Вставай, одевайся, на крыльце кто-то есть! – скомандовал Альто и, убрав наконец-то потную и липкую ладонь от лица Пархавиэля, принялся будить спавшую Флейту.

Зингершульцо прислушался. За окном гудел ветер, и звонко барабанили о крышу капли дождя, других звуков не было, по крайней мере он ничего не услышал.

– А может, показалось? – засомневался Пархавиэль, натягивая через голову порванную в последнем бою кольчугу. – Тихо вокруг вроде, не слышно ничего.

– Половица на крыльце скрипнула, – ответил Альто, бесшумно проскользнув от разбуженной Флейты к кровати хозяина дома.

– Может, кошка? Их щас много бездомных бродит, тепло ищут.

– Может, и она, да только осторожность не помешает. Я к двери пойду, а вы с девицей у окон встаньте!

Едва Румбиро успел отдать распоряжение, как в дверь постучали. Гномы удивленно переглянулись. Люди не стали бы вести себя так деликатно, а если бы постучали, то ногою или обухом топора. Возникло замешательство, инициативу взял в свои руки дедушка Мисл.

– Кого там нелегкая принешла?! – прозвучал дребезжащий старческий голос, ставший суровым и, пожалуй, даже грозным после продолжительного, крепкого сна.

– Кого принесла, кого принесла, открой – и увидишь! – недовольно проворчали из-за двери и сильно стукнули ногою о косяк.

Гномы одновременно взялись за оружие. Сомнений не было, с ними разговаривал человек, притом озябший, промокший под дождем и уж совсем не дружелюбно настроенный.

– Чего те надо-то?! – продолжил дискуссию старик, в спешке пытаясь отцепить намертво приколоченный к стене декоративный топор. Старость не радость, у дедушки Мисла начинали появляться первые признаки маразма.

– Не чего, а кого! Ищу Пархавиэля Зингершульцо и ворчливую девчонку по кличке Флейта!

Мисл только было открыл рот и собирался поклясться именами всех известных святых, что в доме он один, как рука Флейты легла на плечо старика.

– Это свои, я открою, – произнесла девушка, узнавшая голос.

– Какие еще свои? – недовольно пробурчал Альто, переводя вопросительный взгляд с пожимавшего в растерянности плечами Мисла на отмалчивающегося Пархавиэля.

Дверной засов жалобно скрипнул, раздались тяжелые мужские шаги, в комнату вбежала Флейта, а за ее спиной появился Мортас. Наемник сильно изменился с тех пор, как они с гномом расстались на крыше. Болезненный блеск слезящихся глаз, неестественная белизна кожи и уродливые трещины покинули лицо юноши. Мортас был молод, свеж и красив. Переливающаяся разноцветными чешуйками броня и абордажная сабля с массивной гардой на поясе придавали мужчине прежний воинственный вид, не говоря уже о сапогах и наручах, перепачканных кровью. Наемник выглядел именно так, как при первой их встрече, когда он спустился из-под высоких сводов подземного зала, прилетел, сея разрушение, ужас и смерть. – Привет, махакане или махаканцы, точно не знаю, но все равно привет! – пробормотал скороговоркой незваный гость и, не спросив разрешения, уселся за стол.