28 декабря. Среда. – Брасово и отъезд. Утром снимал комнаты, потом гулял с Прасковьей И. и Доменичи, встретились с Ольгой П. и Джонсоном, и пошли все вместе. До завтрака успел немного поиграть на гитаре. Днем около 3 ч. поехали кататься в санях, я правил гусем, со мной ехали Ольга П. и Прасковья И., за нами ехали Вяземский и Доменичи. Ехали по березовой аллее, свернули налево к Локтю и вернулись домой. После этого Вяземский и я сбивали снег с деревьев. Бедные деревья очень страдают все это время от большого количества снега. После чая я учился на гитаре. Наташа развешивала картины в столовой и в гостиной. К обеду были Розенбах и Бантле (к завтраку также). В 9½ ч. мы все поехали на станцию и с экстренным поездом в Навлю, где были прицеплены к Киевскому поезду около 12 ч. Мы играли в железку до позднего часа. Погода была пасмурная шел маленький дождь целый день, утром 3° мор., а позже 1° теп.»[544].

Покидая имение Брасово, великий князь Михаил Александрович не мог предполагать, что им уже не придется вновь посетить эти места. Впереди уже маячили признаки больших и тревожных перемен.

В начале 1917 г. император Николай II предпринял ряд решительных политических шагов. С 1 января он ввел в Государственный Совет сразу 16 крайне правых и назначил председателем его И.Г. Щегловитова (1861–1918). Новым премьер-министром стал князь Н.Д. Голицын (1850–1925), бывший помощник императрицы Александры Федоровны по Комитету помощи военнопленным.

Великий князь Николай Михайлович за «лишние разговоры» и постоянные интриги получил «Высочайшее предписание» немедленно удалиться из столицы в свое имение «Грушевку» Херсонской губ. Английский посол в Петрограде Джордж Бьюкенен позднее писал в своих воспоминаниях:

«Государыня не прощала тем, кто старался отговорить Государя следовать ее политике, ясно видно из случая с моим другом великим князем Николаем Михайловичем. Мы нередко обменивались взглядами относительно внутреннего положения в надежде, что наши согласованные действия могут заставить Государя изменить свою позицию. Его Императорское Высочество в начале января устно и письменно предостерегал Государя об опасности настоящего политического курса. Два дня после моей аудиенции я получил от него следующее письмо:

“1/14 1917 г.

Вам лично.

Дорогой Посол. Я получил приказание Е.И.В. уехать на два месяца в мое имение Грушевку (около Херсона).

До свиданья, будьте счастливы.

Да здравствует Англия и да здравствует Россия.

Дружески Ваш Николай М.”.

Его брат, великий князь Сергей, которого я несколько времени спустя встретил на одном обеде, заметил, что будь я русским подданным, я был бы сослан в Сибирь. Хотя все это меня не слишком волновало, я все-таки с облегчением увидел, что на новогоднем приеме Государь был также милостиво расположен ко мне, как всегда. В кратком разговоре, который я имел с ним, ни один из нас даже не упомянул о моей последней аудиенции. Я больше не говорил о внутреннем положении, но, узнав, что Его Величество подозревает одного молодого англичанина, школьного товарища князя Феликса Юсупова, в участии в убийстве Распутина, я воспользовался случаем, чтобы заверить его в неосновательности подобных подозрений. Его Величество поблагодарил меня и сказал, что очень рад услышать это.

Неделю спустя, один мой русский приятель, который стал впоследствии членом Временного правительства, сообщил мне через полковника Торнгилля, нашего помощника военного атташе, что революция произойдет перед Пасхой, но что мне нечего беспокоиться, так как она продолжится всего лишь две недели»[545].

В ссылке великий князь Николай Михайлович всячески продолжал своим поведением показывать неудовольствие решением и действиями Николая II.

В целом официальный правительственный курс в последний период перед Февральской революцией 1917 г. можно, очевидно, охарактеризовать как попытку политического маневрирования между правыми кругами и буржуазно-дворянской оппозицией с креном вправо.

Выиграть время до конца Первой мировой войны – это являлось, пожалуй, главной задачей царского правительства. Победа, как считал император Николай II, поднимет патриотический дух, изменит ситуацию, тогда и придет час необходимых решений.

Такой вывод подтверждает и письмо бывшего премьер-министра царского правительства А.Ф. Трепова, опубликованное белоэмигрантской газетой «Новое время» (Белград) в 1924 г. В нем Трепов так характеризовал политический курс, очерченный ему российским императором в январе 1917 г.: Николай II не считал возможным проводить какие-либо реформы до конца мировой войны. Он утверждал, что «русский народ по своему патриотизму понимает это и терпеливо подождет» и что «только отдельные группы населения обеих столиц желают волнений», чтобы осуществить чуждые народу собственные вожделения. Поэтому, если эти группы не прекратят своих подстрекательств, их «заставят успокоиться, хотя бы пришлось прибегнуть к репрессиям». Однако по окончании войны император не отвергнет реформ, которые «удовлетворят интересы подлинного народа»[546].

1 января 1917 г. пришлось на воскресенье. В этот период великий князь Михаил Александрович находился в краткосрочном отпуске в Гатчине, где ему довелось заниматься не только служебными делами, но и как члену Императорской фамилии представительскими обязанностями. Он продолжал вести дневниковые записи:

«Гатчина. 1 января. Воскресенье. Встали поздно. Я с Вяземским поехал на автомобиле по Царскосельскому шоссе, чтобы узнать, можно ли проехать. Дорога оказалась плохая из-за снега. Возвратились домой в 1 ч. В 2½ Джонсон и я поехали в экстренном поезде в Царское [Село]. Из Александровского дворца я поехал с Ники в б[ольшой] дворец, где было поздравление, – министры, Свита, дипломатический корпус. В 4 ч. я поехал к Борису, где были Кирилл, Андрей [Владимировичи]. Оставался там до 5½, затем поехал в Гатчину. После обеда Наташа, Вяземские, Джонсон и я поехали на концерт в Реальное училище. Концерт был удачный. Мы возвратились в 10 ½. Погода была пасмурная, 2° мор.»[547].

В самые первые январские дни Нового года Михаил Александрович делал многочисленные визиты родственникам, которые чередовались с деловыми встречами. Так, дневниковая запись от 3 января говорит:

«Я поехал с визитом к тете Михен, где были Андрей и Борис [Владимировичи]. Завтракать я приехал к Алеше, Наташа и Джонсон тоже. Днем я был у Фредерикса, потом у Сергея Михайловича, затем у председателя Государственной Думы М.В. Родзянко»[548].