К полудню мы согнали в узкий треугольник между двумя выстроившимися клином взводами «Медведей» толпу примерно в четыре тысячи голов. Потом до самого вечера прочесывали все окрестности – Рукавишников не хотел оставлять в тылу ни одного вражеского бойца. При прочесывании не церемонились – лупили по всем, кто еще шевелился. Ведь желающие сдаться уже сделали это. Все равно и с нашей стороны были потери – несколько раз на поле завязывались настоящие перестрелки с затаившимися недобитками.

Всего лихославльцы потеряли в этом сражении сто тринадцать человек. Из них убитыми – тридцать четыре. Основные жертвы пришлись на момент апофеоза атаки, когда турки приблизились к окопам на двадцать-тридцать метров. К счастью, они нигде не смогли подойти ближе – в рукопашной шансов получить случайную пулю в упор или нож в спину гораздо больше.

Собрав нас вечером на совещание, Хозяин сказал, что в принципе доволен – первый бой полк провел грамотно. Хотя потерь вообще можно было не допустить – при таком-то превосходстве в автоматическом оружии. В общем, Александр Михайлович не баловал – ругать не стал, но и не хвалил. Хотя он прав – за что хвалить, – ведь коли мы солдаты, то это всего лишь наша работа, которую нужно делать быстро и качественно.

На следующее утро бойцы, что ночью присматривали за похоронными командами турок, доложили – супостаты положили в землю более семи тысяч человек. Из них, судя по мундирам, – восемьдесят англичан. Примерно поровну сержантов и офицеров. В плен британцы не сдавались – я их даже зауважал маненько.

Мы своих покойных похоронили отдельно. К тому же решив потом перезахоронить на родине. Хозяин вообще сначала хотел взять тела с собой, но сообразил, что на такой жаре это недопустимо. Могилка хоть и временная, но сделали все честь по чести – отпели, отсалютовали…

В восемь часов, проверив технику и личный состав, двинулись вперед. Особое внимание уделялось питьевой воде – впереди пойдет местность, в которой ее не будет хватать. Поэтому солдаты заполнили фляги, а также заранее запасенные бочонки.

В течение дня мы догоняли редкие разрозненные группки уныло бредущих на юг аскеров – остатки разгромленной вчера дивизии. Сопротивление нам оказали только один раз – кто-то очень смелый шарахнул из кустов, которые тут же накрыли многослойным огнем. Под вечер возле какой-то деревушки с непроизносимым названием нам попыталось противостоять довольно большое подразделение. Судя по активности и организованности, не из вчерашних. Они даже что-то вроде траншей успели выкопать с помощью местного населения. Правда, неглубоких – примерно по пояс. Но даже вырой они окопы для стрельбы стоя с лошади – это бы их не спасло. «Медведи» привычно обошли с флангов, причесывая турок продольным огнем, а «Вепри», дождавшись, когда нестройная стрельба с той стороны утихнет, подошли к позициям противника на полсотни метров и выгрузили десант. Стрелки, в уже привычной манере лупя во все, что шевелилось, быстро зачистили остатки полевых укреплений. Взяли несколько пленных, в том числе и человека в красном мундире. Лейтенанта Королевского Уэльского фузилерного полка.

С ним Александр Михалыч решил поговорить лично. Допрос продолжался полтора часа. Сначала, конечно, офицерик покочевряжился, но после вызова Демки сразу заговорил. Еще бы – я сам через раз пугаюсь, когда рожу Демкину вижу. Так что прапорщику, кавалеру орденов, командиру 2-й роты бронедивизиона Демьяну Ермилову даже кулаки показывать не пришлось. А они у него знатные – размером с голову. Всего-то вошел в палатку и улыбнулся. Однако англичашку от этой улыбки пробрало.

И напел он про все, что знал, что только слышал и о чем догадывался. Всего британцы прислали в Турцию пять тысяч военнослужащих. Большая часть – в составе бригады морской пехоты и пулеметных команд, раскиданных по разным турецким подразделениям. Меньшая – инструкторы и в редких случаях командиры рот или батальонов. Подробно рассказал, где и как размещаются все названные им британские военные. И что все они очень боятся «Единорогов» и «злых русских казаков». Общее настроение – упадническое, воевать не хотят, но все-таки будут – честь заставит.

В общем, раскололся до донышка, как сказал Хозяин. И в самом конце, когда Рукавишников уже конвой вызвал, чтобы офицерика увести, тот стал орать, что русские воюют неправильно: вместо себя посылают на вражьи головы дождь из пуль и осколков, а уж опосля подбирают то, что уцелело.

– Наглы начинают выть! – прокомментировал Рукавишников рассказ лейтенанта, когда того увели. – Это хороший признак! Значит, мы все делаем правильно. Так держать, господа офицеры!

Вот и сподобили меня Господь да государь Царьград повидать. Ужо второй день, как мы сюда прибыли. Государев личный состав да бронепоезд «Железняк», фыркнув корбутами, в самом лагере и остановились. Хотел было Александр Петрович государя в городе разместить, да батюшка наш не позволил. Так прямо и сказал: «Нечего, Александр Петрович, нечего. Охрану в городе сложнее ставить, чем в лагере». А потом и повелел: пусть, мол, путя проложат, там, стал быть, ставка евойная и будет.

Нам-то с Филей и государевым конвоем чего? Нам оно только к лучшему. В лагере и впрямь государя легче охранить, от беды уберечь. Вот когда к Царьграду отправлялись, оченно государыня-матушка наша убивалась! Вцепилась в государя – не пущу, мол, говорит! Ты – государь то есть – опять в драку самолично полезешь, особливо коли дружок твой первеющий – граф Рукавишников – рядом будет! Он-то, говорит, известный шалопут: где что ни загорись – там его и ищи! А у тебя, говорит, наследник скоро появится – матушка-то наша, Татьяна Федоровна, чижелая ужо, – так ему что, сиротой расти? Не пущу, говорит, и весь разговор!

Государь уж и так ее и эдак уговаривал и на образах клялся, что не полезет сам в бой, и отца своего, светлой памяти Александра Мученика, и деда своего – Александра Освободителя в пример приводил: мол, были ж они под Плевной – и ничего, а государыня все свое гнет. Я, говорит, отца твоего хорошо помню, так он-то разумный был человек, зазря в пекло не лез, а ты, мол, самолично на англичан в атаки сколько раз ходил? Батюшка-то ей, мол, ни разу, а она – что ж тогда в ленте[197]показывают? Короче, отпустила государя только после того, как он при ее духовнике снова на образах поклялся. Да и с нас с Филимоном она – матушка-то наша – такую же клятву взяла. Чтоб, значит, государя ни за что никуда не отпускали. Мол, хоть силою вяжите, а только чтоб ни-ни!

Ну, про то, чтоб государя силой повязать, – это государыня погорячилась. Поди-ка свяжи его, когда он сам кого хошь повяжет, но поклялись. И с япончиков этих, которые теперь при государе состоят, тоже клятву взяла. А тем что? Поклонились, ровно аршин проглотили, рявкнули свое «хай!», опять стоят, словно и неживые.

И ехали мы ажно целую неделю. Сперва – до Киева, посля – до Румынии, потом – по Болгарии, а там уж и до Царьграда рукой подать. В Румынии государя ихний король принимал – Король Первый[198]. Чтоб все, значит, знали, что у них он – первый. Так этот Король – родственник нашей государыни. Не то он ей двоюродный дядя, не то она ему троюродная внучка. Я, честно, так и не разобрал, да оно мне и не надобно. Главное, что этот «король Король» нашему государю – союзник. И армия его сейчас под командой Павла Карловича через Болгарию в Турцию ужо вошла и вроде даже воюет… Хотя ежели армия этого короля Короля такая же, как то, что перед нами парадом прошло, – Павлу Карловичу не позавидуешь! Или, вернее сказать, румынам этим не позавидуешь! Пал Карлыч, он – ого! Он в Оренбурге казачков в чувство приводил, а уж наши-то – всяко-разно посурьезнее румынов будут…