На следующий день наступление на Стамбул продолжилось. Собственно, теперь это уже можно было бы назвать каким-то парадным маршем. Остатки полевых войск противника практически не оказывали сопротивления. К вечеру первого дня наши войска заняли Лозенград[206], Родосто[207], а передовые разъезды казаков добрались до Черкезекей. Всего за два дня наши войска подошли к самым стенам. Штурм начался практически сразу после перегруппировки – удар наносился с трех сторон. С запада и северо-запада атаковали солдаты Ренненкампфа, а заждавшиеся в Галате морпехи ударили через Золотой Рог прямо по центру города и дворцу султана. Жаль, но Абдул-Хамиду удалось сбежать в последний момент.

Завязались ожесточенные уличные бои. В Стамбуле остались только те, кто желал до конца сражаться с русскими, – сборная солянка из различных подразделений. Разношерстно вооруженные, имеющие большие проблемы с боеприпасами, действующие без связи друг с другом, турецкие солдаты бились с храбростью обреченных.

Воевали они таким образом: небольшой отрядик, как правило не превышающий по численности сорок-пятьдесят человек, занимал и пытался удерживать какое-нибудь здание. Наши штурмовые группы, состоявшие из пары броневиков, четырех орудий и двух взводов пехоты и саперов, наткнувшись на очередной турецкий шверпункт, брали такие «укрепления» за пару часов. В отдельных случаях, когда не могли справиться сами, вызывали огонь гаубиц, после работы которых оставались только груды битого камня.

Больше всего возни пришлось на долю англичан, занявших целый квартал, – они отбили две попытки штурма и сумели пережить артобстрел.

Но всякое сопротивление имеет свой предел – сломаться может даже клинок дамасской стали, особенно если согнуть его посильнее. А мы давили, как паровой каток, – неспешно, но неотвратимо. И наступило, наконец, очередное утро, когда в Стамбуле не раздалось ни одного выстрела – просто некому было стрелять.

А на следующий день капитулировала английская бригада морской пехоты, к уничтожению которой мы готовились с особым тщанием, подогнав для ее разгрома несколько лишних батарей минометов и гаубиц. Правда, британцы оговорили почетные условия сдачи – сохранение знамени и прочих атрибутов вроде духового оркестра.

…Я стою на Галатской башне и обозреваю панораму города, расстилающегося у моих ног. Рядом со мной – Егорка и Филя, которых этот вид явно не впечатляет. Махаев покуривает папироску и презрительно поглядывает то в одну, то в другую сторону. Наконец, отшвырнув окурок, он обращается ко мне:

– Государь, может, пойдем уже отсюда, а то, не ровен час, пальнет какая-нибудь сволочь недобитая!

– Верно, государь, пойдем уже! – поддерживает друга Шелихов. – Ну чего тебе в этом городе сдалось? Дикари ведь кругом немытые!

– Дикари, говоришь, немытые? Ну-ну… – За что люблю Егорку, так это за абсолютную уверенность в своей правоте. Иногда, правда, стоит его просвещать. – А скажи-ка мне, есаул, сколько бань в нашей столице?

Шелихов начинает считать в уме, шевеля губами и загибая пальцы.

– Не старайся, Егор, в Стамбуле всяко поболе будет! Раз в сто! Причем первая баня, что еще при греческих кесарях построена была, до сих пор работает! А ты, Филя, напомни мне, когда в Москве первая трамвайная линия открылась?

– Ну-у… В прошлом годе вроде… – неуверенно говорит Махаев.

– Не, Филимон, в позапрошлом! Аккурат накануне покушения! – приходит на выручку Шелихов.

– Точно, Егорушка, в позапрошлом. А у этих диких азиатов первая линия открылась в тысяча восемьсот семьдесят первом!

– Ну, ты подумай! – удивленно восклицает Махаев, озадаченно почесывая в затылке. – Так, государь, а какого ж хрена они тогда нам так просрали? Неужто потому, что у нас броневики да гаубицы новые? Ну, сколько тех «Медведей»-то?

– Верно, друг мой Филя! Не одними броневиками да пулеметами мы их сделали, хотя от всего этого добра польза немалая! А вот боевой устав пехотный новый, что Александр Михайлович придумал, – он намного от старого отличается?

– Как небо от земли, государь!

– Так вот, турецкий устав – примерно на уровне нашего старого!

– Значит, мы их только за счет подготовки войск победили? – На лицах моих верных опричников появляются понимающие улыбки. – Так когда, государь, ты парад победы на белых «Жигулях» принимать будешь?

– Откуда это? – резко поворачиваюсь я к ребятам.

– Дык… государь, Александр Михалыч намедни так говорил! – простодушно пожимает плечами Шелихов.

– Ох и дошутится у меня светлейший граф! – в сердцах обещаю я. – Рано еще, Егорка, про парад думать. Нам еще султана отловить надо…

– Сбежал все-таки, собака турецкая? – изумляется Филимон. – Ничего – Сергей Илларионович его быстро поймает!

– Нет, Филя, князь на данном ТВД еще не развернулся. Вот попозже, когда начнем здесь мирную жизнь налаживать…

– Значит, Виталий Платонович со своими ребятами! – вставляет Шелихов. – Они все тылы облазили, каждый день по «языку» приводили, да не солдат, а сплошь офицеров – стало быть, места такие знают, где турки-то в больших чинах водятся…

…Альбертыч появился в моем поезде, как обычно, то есть без предупреждения, без пароля, без пропуска и чуть не сломав Егорке руку. Вместе с ним прибыли трое увешанных оружием парней с глазами профессиональных убийц и таким выражением лиц, которые могли бы вызвать приступ диареи даже у Николая Валуева, – бойцы спецназа ГРУ, набранные из стальградских дружинников. Для человека с более слабыми, нежели у меня, нервами эта делегация могла бы стать причиной сердечного приступа с летальным исходом.

Политов-старший отставил в сторону «Бердыш», взмахом руки отпустил своих головорезов и без приглашения уселся на диван, закинув ногу на ногу.

– Твое Величество, пожрать ничего не найдется? – покачивая носком пыльного сапога, хрипло спросил глава разведки.

– Сейчас распоряжусь. А с чем пожаловал, Влади… – тьфу ты, пропасть! – Виталий Платонович?

– Так это… – Владимир Альбертович рывком придвинул к себе блюдо с копченым фазаном и принялся деловито запихивать в себя кусок за куском.

– Ну, не тяни, Альбертыч. Потом отъешься. Чего приперся-то?

– Так это, Величество, – Целебровский проглотил последний кусок, – ты Абдул-Хамида заказывал?

– Вы что, охренели?! Исполнили, что ли, султана?! Я, блин, не заказывал, а приказывал. Приказывал захватить султана Абдул-Хамида Второго в плен, живого и невредимого!

– Ну а я чего говорю? Заказывал – получи…

По его приказу хмурые спецназовцы внесли в салон-вагон тюк, свернутый из пыльного ковра, перетянутого ремнями. В моем мозгу мелькнула очумелая мысль: «Они султана в таком виде приволокли?! Обалдели вконец!» Бойцы небрежно вытряхнули пленника на пол. Повелитель Блистательной Порты, немолодой, лет под пятьдесят, мужик, держался исключительно на остатках гордости – не стонал, вообще не издавал звуков, вот только встать самостоятельно не смог. Спецназовцы рывком поставили страдальца на ноги, но он, постояв секунд пять, беззвучно упал – ноги не держали. Один из парней уже сделал замах, чтобы хорошенько пнуть поверженного владыку, но я остановил его. Неловко как-то месить сапогами поверженного противника. Кликнул своих ребят. Лейб-конвойцы все-таки смогли установить пленника в вертикальное положение.